Дар Змеи

— По-прежнему не понимаю, — произнес наконец он.

— Что?

— Почему они нас схватили?

— Что?

— Почему они нас арестовали, что мы натворили?

Я устало вздохнул:

— Ты ведь слышал его! Его, этого маленького бледного крысенка! Маркуса! Человек в сером не смеет играть в Местера Наставника. И переделывать предписание Дракониса в лягушачью песенку тоже. Откуда мне знать?

— Ну да, этого никто не знает. Даже Мессир Аврелиус не знал.

— Думаешь, им не все едино?

Сидеть в подвальной камере было негде, разве что на полу, а он был усыпан гравием, грязным и холодным. Я попытался прижать колени к груди, чтобы согреться, но это отозвалось болью в ребрах.

Всякий раз, стоило мне пошевелиться, эти злосчастные оковы грохотали так, что я ощущал себя вьючным ослом либо цепным псом. Во всяком случае — не человеком.

Я слышал, как Нико двигался во мраке. Он ходил. Взад-вперед! От одной стены к другой.

— Ну свечу-то они могли нам дать! — сказал он, и голос его прозвучал хрипло и незнакомо. — Почему мы должны сидеть здесь во мраке и даже не видеть, где мы!

Я, по правде говоря, не понимал, какая тут разница. Мы сидели в голой, холодной подвальной камере под ратушей. Что там видеть? Но Нико — другое дело. Для него это было важно. И тут меня осенило: Нико не впервые заперт в острожной дыре. Я ведь хорошо это знал, только забыл. Впервые, когда Дина встретила Нико, он сидел в подвале в Дунарке, обвиненный в убийстве своего отца, своей невестки — жены старшего брата — и маленького племянника! Если бы Дина и мама в тот раз не помогли ему, палач отрубил бы Нико голову. И конечно, Нико трудно не думать об этом. Мрак в тюремном подвале Сагислока наверняка не отличался от темноты подвала в Дунарке.

Я пытался думать о другом, о том, что сказать ему, чтобы Нико стало легче. Я бы мог сказать: «Наверно, все уладится!» или что-то в этом роде, но как раз сейчас было нелегко притворяться, будто я сам верю в это.

Они пришли за нами. Я не знал, сколько прошло времени, следить за временем в темноте было немыслимо.

— Пошли! — резко приказал один из стражей.

Я с трудом поднялся. Это нелегко, когда руки скованы за спиной. Я бы долго возился, но страж схватил меня за руку и вытащил в проход. Я зажмурился; свет от окна в конце прохода ослеплял после этого мрака.

Они протащили нас двумя лестничными маршами выше, а затем в зал с высокими узкими окнами. На возвышении, поднятом на несколько локтей, сидели мужи в черных мантиях. Я не знал, были ли то Наставники или какие-то другие чиновники.

На полу перед мужами в черных мантиях стоял Мессир Аврелиус. Он не был в оковах, но ясно: и он призван к ответу.

— Сознается ли он, что использовал лжеучителя, к тому же еще обитателя Благотворительного Заведения, как наставника своей дочери? — спросил один из мужей, сидевших на возвышении.

— Да, мой господин Местер Судья, признаюсь! — ответил Мессир Аврелиус. — Но не со злым умыслом. Я ведь не подозревал…

— Незнание не есть извинение, Закон ясен, и долг гражданина — знать его. Только Местеру Наставнику, облеченному полномочиями Князя, позволено обучать наших детей.

Где-то в зале раздался шепот, и я обратил внимание, что на балконе, тянувшемся вдоль короткой стены зала, стояла целая толпа слушателей.

Местер Судья бросил проницательный взгляд вверх на балкон, и голоса смолкли. Потом он поднял судейский жезл — большой тяжелый предмет, украшенный вензелями и алыми шелковыми кистями, и огласил приговор:

— Мессир Аврелиус присуждается к пене в сто марок серебром. А его ребенка отправляют к Местерам Наставникам в Сагис-Крепость.

— Нет! — застонал Мессир Аврелиус. — Деньги — да. Я охотно заплачу их, но Мира…

Судья поднялся и строго поглядел сверху вниз на Мессира Аврелиуса.

— Обвинение может прозвучать как кощунство, как оскорбление княжеского имени, Мессир. Знает ли он, какова кара за это?

— Смерть. — Голос Мессира Аврелиуса был едва слышен.

— Именно! Ему должно одуматься, заплатить пеню и радоваться. Следующий обвиняемый!

— Мой господин, Местер Судья…

— Да?

Ясно, что Местера Судью не подобает прерывать.

— Двое в сером…

— О да! Шесть лет принудительных работ в Сагис-Крепости! Следующий!

Шесть лет! Шесть лет?

— Разве нам не позволят сказать?! — воскликнул я.

Ясное дело, нет!

Страж отвесил мне такой удар по затылку, что у меня почернело в глазах.

— Простите меня, господин Местер Судья! — извинился он. А мне прошипел: — Заткнись, пес ты этакий, а не то я тебе череп проломлю!

Вид у Местера Судьи был такой, будто он обнаружил у себя в тарелке какую-то гадость.

— Удалить их из зала! — велел он. — И нынче же вечером отослать в Крепость.

Страж крепко схватил меня за плечо, заставил повернуться кругом и подтолкнул в сторону двери.

И вот тут-то я увидел его, наверху, среди любопытствующих зрителей. Сецуан! Я был уверен: это он! Эти черные как смоль густые волосы и глаза, походившие на глаза Дины. Он стоял и смотрел на меня долгим взглядом. Но тут человек, сидевший перед ним, поднялся, и внезапно Сецуан исчез. Но он был там! Я был уверен в этом. И он хотел, чтобы я увидел его. «Сецуана видишь только тогда, когда он сам этого хочет».