Дар. Золото. Часть 2

От картины того, как кошак использовал «рабочий инструмент», я застонал. Две абсолютно несовместимые индивидуальности – тележка и кот - невзлюбили друг друга с первого же мгновения. Они не были созданы друг для друга, факт. Лучше бы оборотень эту картошку на себе потащил!

Машка, наверно, услышал мои мысли, и, плюнув на капризный грузовой транспорт, закинул мешок на плечо. Но и тут… Вы когда-нибудь видели усталых грузчиков несущих мешок на плече как убитую на охоте лань?

Вот и гвардеец, внезапно появившийся из-за пирамиды просмолённых бочек, не видел. Может быть, вовсе не это показалось ему подозрительным, но направлялся он явно к Машке.

И откуда только взялся? Не было же! Я же эти бочки вокруг обежал! В смысле, Пончик. Даже не унюхал никого!

Скорее всего, гвардеец туда пришел, когда мы еще на дереве сидели. И злая рожа немолодого вояки просто вопила, что ей смертельно надоело торчать в этом клятом, пропахшем тухлой рыбой, порту.

– Торопись медленно! – громко приказал он Машке, явно привлекая всеобщее внимание. Вальяжная наружность стража порядка была насквозь расхристанной, форменный колет расшнурован, поддевка высмыкнута из штанов и неряшливо прикрывает ножны. Жарко ему.

Кошак остановился. А куда деваться?

Я почувствовал, как сильно оборотень подобрался, хотя внешне он остался спокоен. Развернулся к вояке, не снимая мешок с плеча, и тоном деревенского дурачка спросил:

- Ась?

Но того не впечатлило.

- Ты что за фуфел? – развязно и слишком громко для простого оклика высказался служака. - Я твою рожу первый раз наблюдаю. Чей работный?

К вояке, из тенька сараев, направились двое. Наверное, им от скуки просто нечем было заняться, или они увидели возможность хоть на ком-то отыграться за отбытые на солнцепеке часы, но я понял, что наша дипломатическая миссия провалена не начавшись. И, судя по всему, Машка это тоже понял. Но продолжал играть комедию. Вдруг прокатит.

- Так я эта… Я того… - он начал переминаться с ноги на ногу, - сегодня… за папаню…

– За какого папаню, быдло?! У тебя «папани» с рождения не было! А как по твоей харе, так ты и «маманю» никогда не видел!

Гвардеец наслаждался. Он мог бы просто сказать Машке «проваливай за ворота» или «пойдем-ка, разберёмся», но задиристый служака ждал публику. Просить его о чём-то, что-то объяснять, а тем более пробовать подкупить, было бессмысленно.

А потому Машка небрежно скинул мешок ему под ноги, заставив удивленно отскочить назад, и с досадой высказался.

- И откуда ж вы такие горластые берётесь, а?

Вояка оторопело заморгал.

-- У тебя дети есть? – казалось, Машка был искренне заинтересован в ответе.

– Не понял…

– Спрашиваю, дети есть? Если есть, плохо. Не дай Небеса, такими же голосистыми петухами вырастут.

– Что-о?!

Гвардеец аж воздухом поперхнулся! Его, которого в каждом трактире с головы до ног облизывают да дармовую чарочку подносят, «петухом» обозвали?! Кто?! Вот этот сопляк?! Он потянулся к оружию, но запутался в рубахе, и Машка насмешливо спросил:

– Ты случайно меч ни с чем не перепутал?

Последнюю фразу услышали и двое шедших стражей, и как по команде ускорили шаг. Один из них оглянулся и призывно махнул рукой кому-то за сараями.

Алабар презрительно фыркнул рядом со мной.

– Ведутся на провокацию, словно стая бродячих собак. Не удивлюсь, если к Машке все сбегутся.

– Так он этого и добивается.

– Я понял. Только вот у меня мечей нет. Дубину какую-нибудь подобрать что ли…

Я промолчал. Дракон был бледен. Но спокоен. Глаза прищурены, губы сжаты, взгляд оценивающий. Он явно готовился к драке.

А я?

5

Тем временем, вокруг оборотня стояло уже пятеро. Но руки они пока не распускали, просто делали страшные лица и хватались за оружие. Словом, демонстрировали серьезные намерения. Названный «петухом» гвардеец орать перестал, отлично сознавая, что теперь и без его ора зрителей хватает. На перепалку заинтересованно глазела уже не только троица грузчиков, прекратившая таскать мешки, но и гребцы с баркасов, бросившие работу ради дармовой потехи.

Я бы, конечно, на месте Машки растерялся. Месяц назад. Но сейчас эти люди казались мне крикливыми чайками, налетевшими на выпавший из корзины хлеб. Я смотрел на них, и понимал, что теперь мне совершенно не важно, как они упражняются в красноречии, какими способами давят на мораль... Сейчас я вдруг понял, чего от меня добивался мастер Руш, когда гонял по площадке до десятого пота, или намеренно оставлял грастой жестокие синяки. Он хотел, чтобы я разозлился. Я злился. Но ему этого было мало. Я кидался на него с кулаками, забыв обо всем, а он вываливал меня в грязи так, что нянюшка только ахала, стирая мою одежду. Я обижался, иногда ревел от бессилия. Но только сейчас я неожиданно понял, чего он хотел.

Пустоты. Той пустоты, когда внутри не остается ничего, кроме одного желания – боя. Когда в тебе не остаётся ни страха, ни азарта, ни боли, ни жалости. Когда ты просто идешь умирать, чтобы выжить.