Дара. Анонимный викторианский роман

Мы ездили по стране, останавливаясь в гостеприимных дворянских усадьбах, где в честь приезда принца мгновенно созывали гостей и жизнь превращалась в сплошной праздник — танцы, флирт, фейерверки и катания верхом становились на это время основным занятием всей знатной молодежи графства. В тех домах, где мы останавливались, нам выделяли соседние спальни, обычно соединенные особой дверью. Целиком занятый мной, Берти почти не обращал внимания на местных кокеток, которые, впрочем, быстро находили себе утешение — едва в доме гасили свет, как по коридорам и проходам начинали разноситься приглушенные звуки быстрых и тихих шагов. Все старались не упустить своей доли счастья на этом празднике жизни: почти в каждой спальне раздавалось поскрипывание постелей и любовные стоны. Здесь не было скандалов, не было обманутых мужей и жен — все мы принадлежали к узкому кругу, который называется высшим светом — кругу людей очень богатых и очень знатных, кругу, где каждый старался получить от жизни как можно больше радостей и где могли простить практически любую вольность, при том условии, что все происходит за закрытыми дверями.

Берти от души веселился во время этих праздников, наслаждаясь весельем и непринужденным остроумием, царившим в среде молодых и беззаботных дворян. И все же даже в разгар веселья он ожидал от окружающих некоторого чувства дистанции, внимания к его предпочтениям и предубеждениям, а главное, уважения к его царственному предназначению. Он вовсе не настаивал на том, чтобы в его присутствии все были преисполнены благоговения и смотрели только на него, он мог даже посмеяться над собой, но всякую неуместную фамильярность встречал таким ледяным спокойствием, что насмешник мгновенно замолкал в смущении. Так мы переезжали из особняка в особняк, из замка в замок, встречая повсюду самый теплый прием и наслаждаясь любезным гостеприимством местных дворян.

Как и его мать, Берти обладал фантастическим аппетитом. Каждый прием пищи превращался в настоящую раблезиаду: он мог съесть на завтрак вареную треску, яичницу с беконом и жареного цыпленка, попить чаю и закусить куропаткой — все это, не считая десерта. Его гастрономическая неуемность в сочетании с пристрастием к кларету, который он предпочитал шампанскому или бренди, однажды чуть не стала причиной его гибели, когда он, после того как проглотил полноценный обед из двенадцати перемен, покраснев от возбуждения и выпитого вина, забрался на меня. Когда он кончил, румянец на его лице превратился в багровую синеву, он стал задыхаться, из его горла вырывались какие-то гортанные звуки, похожие на вороний крик, а глаза выкатились из орбит, как при апоплексическом ударе.

Я подумала, что он умирает, и в панике влила ему в рот универсальное лекарство — бренди. Впрочем, на этот раз оно не помогло — еще целый день после этого Берти чувствовал себя отвратительно.

Вернувшись в Лондон, мы продолжали вести полную радостей жизнь, проводя вечера у меня на Кэтрин Плэйс, где я на правах хозяйки дома устраивала великолепные ужины при свечах, стараясь как можно лучше угостить, развеселить и очаровать ближайших друзей Берти, обращаясь с ними с той фамильярностью, к которой и я и они давно привыкли, считая чем-то само собой разумеющимся. Из всех его приятелей мне больше всего нравился Натэниэль Ротшильд, которого в нашей компании все называли просто Нэтти. Это был довольно резкий человек с сильным и твердым характером, не выносивший глупости и глупцов. Несмотря на свою жесткость, он мог быть очень внимателен и добр к тому, кто обращался к нему за помощью или советом.

Однажды он рассказал мне историю, которая поразила меня и помогла мне понять многое в его характере. Это был рассказ о том, как его дед поссорился с Английским банком.

Натан Ротшильд, родной дед Натэниэля, был первым из Ротшильдов, поселившихся в Англии. Однажды Английский банк отказался оплатить чек, выписанный на имя Натана его родным братом Эмшелем, председателем правления Франкфуртского банка. Курьеру, которого Ротшильд отправил получить деньги, объявили, что Английский банк не может выдавать такие суммы по чекам, выписанным частными лицами.

— Я не просто частное лицо, — в негодовании воскликнул дед нашего Нэтти, — и они горько пожалеют о том, что сделали сегодня!

На следующий день он пришел в банк и, достав из сумки пятифунтовый банкнот, попросил клерка обменять его на золото. Получив пять золотых соверенов, он снова опустил руку в свою сумку и достал оттуда новую бумажку, повторив свою просьбу. Он продолжал это делать на протяжении семи часов и закончил день, имея в сумке двадцать одну тысячу фунтов стерлингов в золотых монетах. Но поскольку одновременно с ним в банк пришли еще девять его служащих с таким же запасом бумажных денег у каждого, то к концу дня потери золотого запаса банка составили двести десять тысяч фунтов стерлингов.