Daragan_Vladimir_Puteshestviya_vo_vremya_pandemii_Litmir_club_886424_original_5fc10

Писательство — это постоянная война с внутренним голосом. Война становится суровой, если внутренний голос образованный и начитанный. Еще хуже, если он впитал уроки литмастерства и комментарии читателей.

— Так… — заутробно вещает внутренний голос. — Твой герой бестелесен. Какой у него рост и цвет волос?

— Неважно. Вспомни рассказ Пушкина «Метель». Там Марья Гавриловна только стройная, бледная и семнадцатилетняя.

— Сравнил себя с гением! Пушкин такой психологический портрет Марьи Гавриловны нарисовал, что ее внешность каждый представит. Учти, что гены внешности, интеллекта и характера часто связаны. Имея даже небольшой опыт общения с людьми и прочитав про ее метания, можно без проблем нарисовать ее портрет.

— У моего героя тоже поступки…

— Ага. Ёжится под дождем и молчит за ужином. Он точно упитанный лысый блондин и ботинки у него грязные.

— Ну…

— Напиши-ка пару формул для разминки. Это у тебя лучше получается.

Я ищу тумблер, чтобы выключить собеседника. Тумблера нет, я продолжаю огрызаться.

— Давай не о грустном и закончим этот разговор защитой графоманов. Есть что-нибудь на эту тему?

— Пожалуй вот это.

Гимн модерну и защита дилетантов

Начало двадцатого века. Война модерна с классикой окончилась победой модерна. Упрощены формы, контуры, исчезли тонкие красочные переходы, детали.

— Примитив, — морщились поклонники классики.

— Какой полет мысли, какая свобода! — восхищались другие.

— Каждому времени — своё искусство, каждому искусству — своя свобода, — говорили венские сецессионисты.

Искусство стало массовым. Кажущаяся простота подкупала.

— Да я таких черных квадратов за час сотню намалюю, — говорил каждый, кто видел квадрат Малевича.

— Ха, да ведь на этом можно легко сделать деньги, — задумывались бизнесмены.

Прочитав рассказ Чехова «Толстый и тонкий», графоманы решали, что они пишут не хуже.

— А что такого в рассказе «Дама с собачкой»? — вопрошали дилетанты. — Таких сюжетов у каждого мужчины с десяток.

Миниатюры Хармса вызывали шок.

— Да я вчера анекдот за столом рассказал не хуже.

А ведь в такой критике ничего плохого нет. Появляется вера в себя, возникает желание что-то сделать самому. Пусть плохо, пусть мазня, пусть графомания. Но все равно это творчество, развитие способности видеть мир по-другому.

Однажды меня умилила фраза из отзыва на книгу «Идеальная Катя»: «…Еще одна важная и редчайшая вещь, которая со мной произошла после этой книги — дичайше захотелось самой взяться за перо». Только ради этой фразы стоило тратить время на книгу.

На сайте проза. ру семь миллионов рассказов. И это прекрасно! 800 тысяч поэтов и 300 тысяч прозаиков. Даже дух захватывает от таких цифр! Представьте, что в каждой утренней электричке одних поэтов десять штук.

Пусть тексты наивны и вызывают ухмылку профессионалов. Люди писали потому, что им нравился процесс. Они не истребляют леса на бумагу, ни на что не претендуют и искренне удивляются, когда их читают и иногда даже хвалят.

 Хвалить нельзя ругать  

 

— Запятую надо ставить перед «нельзя», как учат нас коучеры?

— Именно так! Иногда можно по методу американского сэндвича: похвалить, немного поругать, снова похвалить.

— Это же каким добрым должен быть учитель!

— Он должен быть умным. Есть старая история о том, как одна женщина писала плохие картины и выбирала между тремя женихами. Однажды она попросила их объективно оценить её творчество. «Кто скажет правду, за того и пойду», — решила женщина. Двое сказали правду, третий похвалил её картины, и она вышла за него замуж.

— Считаешь, что третий был хорошим учителем живописи?

— Считаю. Уверен, что женщина с ним стала лучше рисовать. Добрые музы лучше злых.

— Так и плодятся графоманы.

— Пусть плодятся, мы уже это обсуждали. Сайты для графоманов пока не переполнены, есть места для новых. И среди них обязательно найдется один, который от добрых слов уверует в себя и создаст шедевр.

— Ну, не знаю… Кстати, а где мы путешествуем в этой главе и какая будет история? Давай что-нибудь про Париж.