Дарий Великий не в порядке

Кроме «Звездного пути» – и того факта, что мы не говорим на фарси, – депрессия – единственное, что нас объединяет. Препараты мы принимаем разные, но консультируемся у одного врача, что кажется мне довольно странным. Я параноидально боюсь, что доктор Хоуэлл разговаривает обо мне с моим отцом, хотя знаю, что на это он не имеет права. И еще доктор Хоуэлл всегда со мной честен, поэтому я стараюсь сильно не переживать.

Таблетки я запил целым стаканом воды. Папа стоял рядом и внимательно наблюдал, как будто беспокоился, что я сейчас подавлюсь. На его лице читалось то же разочарование, которое я заметил, когда рассказал ему о том, как Толстячок Болджер заменил мое велосипедное сиденье голубыми резиновыми яичками.

Ему было стыдно за меня.

Стыдно за нас обоих.

Сверхлюди не должны нуждаться в медикаментозном лечении.

Отец проглотил свои таблетки не запивая. Его выдающийся тевтонский кадык при этом подпрыгнул и снова опустился. А потом он повернулся ко мне и сказал:

– Ты же слышал, что Бабу сегодня ходил к врачу?

Он опустил глаза. Неловкое Молчание Третьего Уровня начало сгущаться между нами, как межзвездный водород, который из-за силы гравитации собрался в одном месте, чтобы образовать новую туманность.

– Да. Э-э… – Я сглотнул. – Это из-за его опухоли?

Мне все еще было странно произносить это слово вслух.

Опухоль.

У Бабу в мозгу опухоль.

Папа взглянул на Дверь-Турболифт, которая все еще была закрыта, а затем перевел взгляд на меня.

– Последние анализы не показали хороших результатов.

– Ох.

Я никогда не видел Бабу в жизни, только на экране компьютера. И он никогда со мной особенно не разговаривал. Он неплохо говорит по-английски, и те редкие слова, которые я мог из него вытянуть, дед всегда произносил с правильным акцентом и артикуляцией.

Ему просто нечего особенно мне сказать.

Думаю, мне тоже особо нечего ему сказать.

– Дедушка скорее всего не поправится, Дарий. Мне жаль.

Я крутил стакан в руках.

Мне тоже было жаль. Но не настолько, насколько должно бы. И из-за этого я чувствовал себя ужасно.

Дело в том, что дедушка до сих пор был в моей жизни разве что световым изображением. Я не знал, как испытывать грусть из-за того, что он скоро умрет.

Как я уже говорил, доступ к моему внутреннему колодцу был заблокирован.

– И что дальше?

– Мы с мамой все обговорили, – сказал отец. – Мы едем в Иран.

Гравитационная рогатка

Конечно, все бросить и улететь на следующий день мы не могли.

Мама с папой давно знали, что ехать скорее всего придется. Но нам нужно было купить билеты, получить визы и все подготовить.

Так что только через пару недель, сев за стол в школьной столовой, я смог объявить:

– Завтра мы уезжаем.

И тут же осуществил Бета-Уворот влево. Моя соседка по столу, Джаване Эсфахани, имела привычку разбрызгивать «Доктор Пеппер» через ноздри, если я чем-то сильно удивлял ее за ланчем.

Джаване дважды чихнула – она всегда чихала дважды после того, как «Доктор Пеппер» шел у нее носом, – и вытерла лицо салфеткой из коричневой бумаги. Она спрятала темный локон, выбившийся из-под хиджаба в результате ее дикого носового извержения.

Джаване всегда носила хиджаб в школу Чейпел-Хилл, и это казалось мне верхом смелости. Социально-политический ландшафт школы Чейпел-Хилл и так был достаточно коварен, даже если ты не давал никому таких явных поводов к тебе прикопаться.

Джаване Эсфахани была настоящей львицей.

Моргая, она посмотрела прямо на меня.

– Завтра? Так быстро. Ты серьезно?

– Да. У нас уже есть визы и все такое.

– Ого.

Я вытер последствия газированного взрыва со стола, пока Джаване допивала свой «Доктор Пеппер» через соломинку.

Джаване Эсфахани утверждает, что физиологически не способна к отрыжке, поэтому всегда пьет «Доктор Пеппер» из банки при помощи соломинки. Честно признаюсь, я не уверен, что дело именно в этом – я имею в виду физиологию, – но Джаване – единственный человек, кого я мог бы назвать кем-то вроде друга в школе Чейпел-Хилл, так что мне вовсе не хотелось бы из своего чрезмерного любопытства рисковать тем, что она отдалится.

У Джаване гладкое лицо с кожей оливкового цвета, как у настоящей персиянки. Изогнутые брови и все такое. Я даже немного завидую ей: мама унаследовала от Маму довольно бледную кожу, а это означает, что мне не досталось даже половины обычной дозы персидского меланина. Но, с другой стороны, Джаване постоянно спрашивают о том, откуда она родом, а я чаще всего этого избегаю, пока люди не узнают мое имя.

Она взяла картофельный шарик.

– Я всегда мечтала увидеть Иран. Но родители не хотят рисковать.

– Да, моя мама тоже не хотела, но…

– Поверить не могу, что ты правда туда едешь. Ты будешь в Иране в Навруз! – Джаване покачала головой. – Но Чахаршанбе-Сури[8] вы всё же пропустите, да?

– Мы купили самые дешевые билеты, – сказал я. – И вообще. Может, мы перелетим через костер. Это же тоже считается, правда?