Дарима Тон

Конечно, трудился там и свой брат слесарь, но всегда в таких случаях приходилось действовать по самому точному заданию: подтянуть или убрать трубы, передвинуть насос, лебедку, установить емкости для раствора. Теперь же никого рядом не было.

* * *

Когда он и в этот раз взглянул на нижний манометр, сперва ему показалось, что стрелки нет вовсе. Потом он понял: едва приоткрылся вентиль, ее загнало за красную черту и она уперлась в ограничитель. Это значило, что давление в скважине перевалило за 1100 атмосфер.

Зубцов заставил себя подняться на мостки, хотя ноги так и порывались унести его подальше от скважины. От напряжения он даже приплясывал.

Верхний манометр вел себя ничуть не лучше.

Зубцов на мгновение зажмурился. При таком давлении трубы вот-вот выворотит из земли. Их, должно быть, вышвырнет в космос, причем от искры, вызванной ударом металла о металл или металла о камень, неизбежно начнется пожар. На месте скважины много-много недель, а то и месяцев будет бушевать огненный смерч, и, чтобы укротить, его придется расстреливать из артиллерийских орудий, заливать потоками воды, глушить взрывами аммонала.

* * *

В вагончик он возвратился бегом, спрятал в чемоданчик «Меридиан», навалился грудью на стол и начал писать в тетрадке поперек строчек: «4 часа 30 минут. Давит за 1100…»

Ему показалось вдруг, что он не выключил радиоприемник, причем разряды гремели вовсю и треск их был настолько оглушителен и резок, словно с неба валились листы железа.

Зубцов открыл чемоданчик. Шкала «Меридиана» не светилась. Он все же приложил динамик приемника к уху. Тот молчал. Зубцов понял, что звуки доносятся снаружи.

— Все, ребята, — сказал он, — началось!

Он глянул в окно. Солнце сияло по-прежнему ярко, и стальное дерево арматуры стояло на месте, но как раз посередине расстояния между скважиной и вагончиком, на черном от мазута клочке земли, мерцал сноп радужных струй.

«Какой же это будет фонтанище!» — мысленно ужаснулся Зубцов, потому что за все годы работы на промыслах еще ни разу не встречал, чтобы свищ, то есть прорыв нефтяной или газовой струи, возник почти в сотне метров от скважины.

Швырнув радиоприемник на стол, он схватил тетрадку, сунул ее в карман бушлата, туда же затолкал несколько кусков хлеба и снова взглянул в окно. Радужного столба больше не было, а по тропинке к вагончику шла очень красивая девушка лет восемнадцати, самое большее — двадцати, светловолосая, в белых брюках и в белоснежном жакете, обтягивающем талию и отороченном ярким, как золото, желтым кантом.

Зубцов так плотно прильнул к стеклу, что оно едва не затрещало.

Прекрасная незнакомка шла неторопливо, даже торжественно, видимо зная, что на нее непременно кто-нибудь смотрит, любуясь.

Зубцов с размаху двинул себя кулаком промеж глаз: нет, он не спал.

Одна пустяковая несообразность вдруг всего более поразила его: незнакомка белейшими туфельками ступала по тропинке, пробитой грубыми сапогами бурильной бригады, причем, как определенно увидел он, подошвы туфелек тоже были белее снега! Такого Зубцов не видел даже у балерин, приезжавших к ним в поселок из Новосибирска с концертами. А уж как легко порхали они по сцене Дома культуры!

— Та-ак, — шепотом проговорил Зубцов. — Ну, ребята…

Тут же он спохватился: но ведь скважина с минуты на минуту выдаст фонтан! Черт принес эту красавицу в такой день!

Не отрывая лица от стекла, Зубцов скосил глаза на вертолетную площадку, чтобы увидеть, на чем же явилось сюда сие возвышенное создание, — площадка была пуста.

Зубцов кратко выругался. На пространное выражение чувств времени не было. Затем он сорвал с себя бушлат, швырнул его на пол, ударом ноги распахнул дверь и выпрыгнул из вагончика, разом перелетев через все ступеньки.

И едва не столкнулся с этой незваной гостьей. Она стояла шагах в десяти от вагончика и смотрела с радостным ожиданием чуда.

Зубцов промчался мимо нее. Земля гулко отдавалась под ударами его кирзовых сапог. Надо было еще раз взглянуть на манометры и тогда решить главное: оставаться в вагончике или уходить в тайгу. И не в одиночку, а вместе с этой красавицей, ни к селу ни к городу свалившейся на его голову.

* * *

Оба манометра показывали одно и то же: 45 атмосфер, причем стрелки застыли как вкопанные. Такая величина значилась и в технологической карте.

Зубцов вытер рукавом гимнастерки пот со лба и перевел дух. Да было ли все это?

Но девушка в белом была. Она стояла возле вагончика и, видимо, поджидала хозяина.

Ощущение бесшабашной легкости, которое, несмотря на всю его грузную внешность, с самой юности таилось в душе Зубцова, его всегдашняя уверенность, что вся та часть жизни, которая уже прошла, — это лишь подготовка к той жизни, которая начнется после того, как вдруг из-за очередного поворота дороги ему явится то главное, ради чего он живет, овладели им.

Подчеркнуто неторопливо и зная, что гостья, конечно, следит за каждым его поступком, Зубцов еще раз проверил показания обоих манометров, трижды обошел скважину, крутнул, хотя это было совершенно ненужным, колесо одной из задвижек.