Дарители

Мария Барышева Дарители

Я состою из размышлений,
Я состою из старых книг
И новых путаных учений,
Уже издавших первый крик.
Я включена в размах пространства
И суету чужих планет.
Я — часть вселенского убранства,
И пыль со звезд, и тьма и свет.
Мой сон обещан полнолунью,
А страх — безликой суете,
Любовь заполнит ковш колдуньи,
А гнев — пустоты на листе.
Я — воплощенье сумасшествий,
Я — тень потерянных умов.
Я помню вкус побед и бедствий,
Я — жертва тысячам богов.
В моих вопросах нет начала,
В ответах нет последних букв.
Я рождена на стыке правил
И смертью не нарушу круг.

Часть 1 ДЕМОН В ПОДАРОК

Нет мирного покоя, кроме того, что дается нам разумом.

Сенека.

I

Серое. Бессолнечное, беззвездное, безветренное серое. Пахнет дождем, сиренью, жасмином, мoкрой травой, разогретой землей, сосновыми иглами и смолой и с севера легко-легко — морем. Так пахнет во дворах родного города поздней весной, когда сезон штормов уже позади, а сезон суши еще не начался. Но здесь нет ни дождя, ни сирени, ни города, ни моря и неба нет тоже. Только серое. Серый воздух и серая тишина. Под ногами твердое серое — асфальт, широкая и длинная лента, выныривающая из бледно-серого пухлого тумана и в нем же исчезающая. Лента висит в пустоте, и если глянуть вниз, кружится голова и кажется — сорвешься и падать будешь вечно.

Впереди, в тумане движение, и она делает шаг назад, настороженно глядя перед собой. Кто-то идет — сквозь туман просвечивает человеческий силуэт, приближается, и туман, расталкиваемый идущим, колышется, словно мутная вода, разваливается на куски, и наконец из бледно-серого на асфальт ступает невысокая фигура, и клочья тумана тянутся за ней, словно нити прилипшей паутины, не желая отпускать. Это лицо ей знакомо — знакомо с детства, и когда она последний раз видела его, оно было страшным, окровавленным, разбитым, а сейчас оно чистое, только очень бледное. Но этот человек не может сейчас идти ей навстречу, потому что он уже полгода как умер. Наташа невольно делает шаг назад и спрашивает:

— Это сон?

Надя пожимает плечами и отбрасывает на спину светлые вьющиеся волосы.

— А разве это важно?

Она подходит ближе и протягивает руку, и Наташа тоже тянется к ней, но воздух вдруг становится плотным и шершавым, как бумага, и не дает их раскрытым ладоням соприкоснуться, он чуть прогибается, шуршит и не пускает.

— Нельзя, — Надя качает головой. — Теперь мы из разных мест.

— Я так по тебе скучаю.

— Это пройдет, — она слегка улыбается. — Все проходит — сквозь нас и мимо.

— Где мы? — Наташа оглядывается, потом снова смотрит на нее.

— На дороге.

— Опять на дороге? Почему?! Разве я что-то сделала неправильно? — Наташа опускается и кладет ладонь на асфальт, и тот вдруг становится мягким и податливо расползается под ней, влажный, теплый, живой. Она испуганно отдергивает руку. На дороге остается радужный отпечаток ее ладони и пальцев, медленно затягивающийся серым, постепенно исчезая. — Я не понимаю. Я ведь видела ее — видела много раз. Она мертва.

— Та — да. И мы сейчас не на ней. Мы на другой Дороге.

— Но другой Дороги не существует!

— Ты ошибаешься. Она существует, — Надя смотрит на нее печально, но печаль кажется неестественной, как будто нарисованной, словно стоящий перед Наташей человек больше не может испытывать никаких эмоций, забыв, как это делается, и только лицевые мышцы еще что-то помнят и пытаются воспроизвести. — Это твоя Дорога, твоя собственная. Ты сама ее создала. Разница только в том, что она не существует в пространстве и не материальна, до нее нельзя дотронуться. Она существует в тебе. Но, как и той Дороге, ей нужна пища. И она ее получает. И растет.

— Это невозможно!

— Я ведь предупреждала тебя. Помнишь — очарование власти?! Оно губит всех — рано или поздно, и, наверное, нет человека, который способен устоять. Я думала, ты устоишь, но нет — теперь и ты зачарована.

— Нет, — шепчет Наташа, отступая от нее, — нет. Это не так. Я ведь справилась… я справилась… и сейчас справляюсь.

— Поздно, — говорит Надя и отворачивается. Ее плечи под светлым пиджаком печально поникают, и сейчас она больше, чем когда-либо, кажется похожей на призрак. — Слишком поздно. Надо было остановиться еще тогда, в парке. А теперь с каждым промежутком времени нас здесь становится все больше.