Дарю, что помню

Одесская гостиница «Красная». Приезжих артистов швейцар после концерта не пускает в ресторан.

– Закрыто, закрыто! Не надо, не надо давить на меня! Нехорошее дело делаете! (Даю швейцару купюру.) О! Хорошее дело делаете! Проходите, проходите.

Там же. Диалог с дежурным администратором гостиницы.

– Можно паспорт?

– Чей?

– Мой!

– Зачэм?

– Мне нужно сходить на почту.

– На какую?

– На главную.

– Шо ви там будете делать?

– Мне нужно получить письмо.

– От кого?

– От мамы.

– Шо она пишет?

1950-е годы. Очередные гастроли в Одессе, но уже в составе Театра сатиры. Первый час ночи. Иду по Дерибасовской. Повсюду реклама театра, фотографии артистов, сцен из спектаклей «Золотой теленок», «Клоп».

Ко мне подходит компания молодых людей, окружают. Стало немного не по себе. Оказывается, узнали.

– Это вы будете в оперном театре Бендера играть? (Наши спектакли шли на сцене Одесского оперного театра.)

– Я.

– Очень приятно, – вполне дружелюбно продолжают парни. – А вы будете на сцене говорыть, как мы в Одессе говорым, или с акцентом, как вы в Москве говорыте?

– Я буду говорить, как в Москве.

– Ну так шо это за Бендер? Барахло! Пошли, ребята.

На спектакле «Клоп» я сломал ногу. К счастью, это было уже почти в финале. Еле-еле произнес две последние реплики, и меня увезли в больницу. Осматривал главный хирург города.

– Шо у вас?

– Я ногу сломал.

– Где?

– В театре.

– Шо вы там делали?

– Я артист, играл Присыпкина в «Клопе» Маяковского.

– Где же вы сломали ее? На сцене?

– Нет, я бежал из зала на сцену, и вот на лесенке…

– Вы артист? – перебил хирург.

– Да.

– Артисты на сцене играют, а не по залу бегают!

– Я должен был идти со сцены в зрительный зал, а затем бежать из зала на сцену. И вот ногой попал…

– Зачем же вы бегали туда-сюда?

– Так было нужно по замыслу режиссера.

– Понима-аю! Вы что… его рабы?

Через неделю меня пристроили на излечение в дом отдыха, где я пробыл почти месяц. И каждое утро в течение всех этих дней мне приносили плетеную корзиночку, в которой лежали две бутылки пива и шесть раков, иногда еще теплых. Кто проявляет обо мне такую заботу, не мог выяснить, пока не встал на ноги и не доковылял до сторожа у ворот. Тот долго не хотел мне ничего говорить, но в конце концов признался:

– Пойми меня правильно, я не могу назвать их фамилии, но скажу, кто они. Они воры и биндюжники с одесского рынка.

– Как? За что?

– За то, шо вы сыграли Остапа Бендера. Нашего Остапа.

Около рынка меня останавливает человек, похожий на грузчика.

– Слушай, это ты Бендера играл в оперном театре?

– Я.

– Стой, падла, на месте! Ни шагу!

Ничего не понимаю, испуганный стою. Человек куда-то убегает, через минуту возвращается и вручает мне грязного карточного валета.

– На тебе талисман. Шоб ты бил счастливым на всю жизень.

Карта у меня. Боюсь выкинуть.

Играем спектакль «Золотой теленок». Нас поразила странная реакция зрительного зала: особым успехом пользовались тексты, которые обычно принимались хоть и с пониманием остроты, но без того восторга, который был в этот вечер. К примеру, Бендер, которого я играл, говорил Балаганову:

– Шура, у меня за последнее время возникли серьезные разногласия с Советской властью: она хочет строить социализм, а я не хочу.

В зале – дружный хохот, аплодисменты. Дальше – больше! Обращаюсь к Корейко, которого играл Анатолий Папанов:

– Вам снятся страшные сны, но вы же знаете причину этих снов! А причина кроется в самом существовании Советской власти. Сейчас я ее ликвидировать не могу, у меня нет времени, пойдемте в вагон-ресторан.

Буря восторгов, шквал аплодисментов.

После спектакля местный полковник милиции объяснил. Оказывается, на этот спектакль все билеты скупили воры, спекулянты и прочая криминальная публика: посмотреть на «родного» Остапа.

После спектакля ночью мы, несколько артистов театра, решили выкупаться в море. У нас был пропуск на какой-то ведомственный пляж. Дежурный сразу понял, с кем имеет дело, и пропустил, несмотря на позднее время. Искупались, освежились, довольные, благодарим дежурного. Разговорились.

– Какой ты, отец, счастливый человек! Живешь в таком прекрасном городе, море – каждый день! А мы, москвичи, дохнем от нашего ужасного воздуха: пыль, чад.

– О-о, – нерадостно машет рукой дежурный. – Вы же не знаете, шо такое била Одесса до войны. Это бил не город, это била симфония. Ансамбель! Ме-ло-дия! А шо сейчас осталось? Одна интонация!

В очередной раз приехал в Одессу. Схожу с поезда, беру такси, еду в гостиницу. Город изменился, не похорошел. Обращаюсь к водителю:

– Как же вы запустили город! Одесситы… Никакой гордости нет. Вон забор развалился, дома некрашеные, грязные, дороги плохие. Прямо стыдно за вас!

Шофер резко разворачивает машину, возвращается к вокзалу и бросает в раздражении:

– Билеты на Москву круглосуточно!

Одесская гостиница «Центральная». Стучат. Вошла горничная:

– В вашем номере была мраморная пепельница! Где она?

Я сижу за письменным столом:

– У меня в номере не было мраморной пепельницы. Была металлическая. Была и есть. Вот она.

– Не надо из меня делать недоразвитую. В вашем номере была мраморная пепельница. Где она?

– Сколько она стоит?