DARKER: Рассказы (2011-2015)

— О Господи! И кто еще из нас сумасшедший? Слушай, — сказала она. — Когда ты вернешься, я хочу, чтобы ты пошел ко мне, не к Богу, не к бутылке, а ко мне, слышишь? Приди ко мне, дорогой, мой самый любимый ковбой. Я так хочу тебя обнять! Как всегда, Билл. Я знаю, я полюбила тебя с первого прикосновения.

Я сделал глубокий вдох. Когда хочет, она может быть до невозможности милой.

— Прости, дорогая. Но это все. Финальная сцена.

Она заговорила не сразу.

— О чем ты?

— О том, что ковбою придется ускакать в закат.

Она заплакала. Я пошел к фонтану и бросил телефон в воду, чтобы избавиться от него навсегда. Всплеск напугал птицу, и она с криками улетела, оставив меня жариться на солнце одного.

За мной появилась сестра Купер.

— Ваша мать готова с вами встретиться, сэр.

* * *

Я прошел в тускло освещенную комнату. Воздух в комнате застоялся, пропах лекарствами и кровью. Мать была больше похожа на иссохший скелет, накачанный морфием до полного беспамятства и утыканный шлангами с ног до головы, словно кошмарная марионетка. Некогда красивые светлые волосы превратились от этого лечения в седые пучки.

Я опустился перед ней на корточки и заметил на ней коричневый скапулярий[288] со святым Иудой. На нем были изображены Богородица с младенцем и два сердца, пронзенные одним кинжалом.

О, Дева Мария, освети меня и веди меня стезею совершенной любви.

Я прикоснулся к руке матери и обхватил ее, как младенцем хватал за палец. Она проснулась и улыбнулась мне. Губы выглядели лучше, но лицо осунулось и пожелтело. Вставные зубы отмачивались в банке, так что ее улыбка казалась жуткой предсмертной гримасой. Из носа побежала капля воды, перемешанная с кровью, словно розовая слезинка, и в глазах ее тоже проступили слезы.

— Сынок, — сказала она. — Мой маленький Билли Джо.

Она была самой прекрасной женщиной в мире.

Перевод Амета Кемалидинова

Стефан Грабинский «Ненасытец»

Жрецы, оракулы, провидцы, прорицатели, волхвы, юродивые… В этой среде существует особая категория или «каста» — люди с «дурным глазом». Народная молва наделила их именами недобрых вещунов, глядел, чернильщиков, воронов… Встреча с ними не предвещает ничего хорошего. Но что же за сила движет этими людьми? Каково их предназначение? Возможно, что они всего лишь слепые проводники темной энергии, а, быть может, и нечто большее — блюстители равновесия между Добром и Злом? Приблизиться к ответам на эти вопросы позволит новелла, которую польский классик написал еще в студенческие годы.

Впервые на русском языке.

DARKER. № 9 сентябрь 2015

STEFAN GRABINSKI, “PUSZCZYK”[289], 1906

Я старый бродяга, изможденный бездомный странник — вот так-то. Давно угасли весенние зарницы моей молодости; теперь склоняется над поседевшей, взъерошенной придорожными ветрами головой серый закат, подернутый багрянцем солнца, которое охвачено старческим холодом и спрятало свои лучи за каскадом бурых туч. Лишь иногда выскользнет через расщелины души страстный луч прошлого и окрасит пурпуром мое лицо. И тогда он, несвоевременный, удивит меня, старика, и сам, пристыженный, погаснет, не успев просиять; язвительно усмехнусь и пойду дальше… Дальше, вперед, в бесконечную даль, которая простирается голубой лентой на горизонте, иду по широким полям, глубоким ярам и чащобам, оставляя обрывки своей одежды на придорожных кустах. Ветер хватает их и разносит «наследство» всем бедолагам — далеко-далеко по всему свету. Передо мной мелькают в цветастой круговерти хозяйские нивы, леса и дубравы, пестрят сельские хаты, роятся городские шпили; сияет, сверкает, безумствует и плачет весь этот огромный Божий мир… А я все в пути — как бродячий пес, утративший домашний очаг, слоняюсь по распутьям.

Перекрестки! Перепутья!.. Ветер-странник вас обвевает, насвистывая мне осеннюю песенку жизни. Иногда меня пьянит это свирепое пение, и тогда я иду куда глаза глядят, в глубокой задумчивости, ничего не замечая, а он своим холодным дыханием отирает мои слезы, которые внезапно откуда-то появились под припухшим веком.

Старый, дикий бродяга…

У меня была скверная жизнь — скверная и мерзкая! Люди меня возненавидели — я сулил им проклятие. И такая огромная ненависть и боль закралась в мое сердце, что я сделался грозой человеческому счастью, я — несчастный скиталец.