Дарксфорд

Главная ценность этой каморки заключалась в двух вещах: слишком большое для такой площади помещения окно, дававшее изумительное равномерное освещение, а также то, что ключ от двери кто-то неосмотрительно оставил в замке. Анна забрала его и получила в свое распоряжение отличную мастерскую художника, в которую больше никто не мог проникнуть. Одноклассники и так были не особо любопытны и почему-то активно по школе не шастали. Их настолько запугали правилами и показательной поркой, что все были шелковыми и послушными и гоняли истерики, сидя по номерам и кучкуясь в беседках в парке, а не лазали по запертым помещениям.

Анна же облазила почти все питерские крыши в центре, так что первым делом хорошенько изучила школу. Чердак, например, тут был совсем неинтересным. Кроме нескольких картонных коробок там больше ничего не было. Зато эти картонки пригодились в каморке лаборанта, которую она теперь про себя называла «мастерская». Если прикрепить их вертикально к перекладинам полок, то получится неплохой мольберт. Жаль только смысла в нем особо не было.

При заезде в Даксфорд у нее отняли все для рисования, и этот факт больше всего выбешивал. Единственное, что Анне оставили, так это отдельно лежащую беличью кисть, которую, небось, по неграмотности, приняли за макияжную.

Одна-единственная кисть и ни одной краски.

Анна привыкла выплескивать на холст или бумагу свое настроение: страхи, радости, проблемы и победы. Это была ее личная психотерапия. Когда администрация отняла возможность рисовать, то словно вытащила часть ее души. Осталась звенящая пустота, которую теперь эмоции наполняли и даже переполняли. Анне казалось, что ее рано или поздно разорвет изнутри. Она лопнет, как гелиевый шарик, который поднялся слишком высоко, – в те слои атмосферы, где давление очень мало и газ изнутри раздует его настолько, что резиновая оболочка не выдержит.

Ей когда-то рассказали, какой конец ждет большинство шариков, что улетают в высоту, когда их выпускают детские ладошки. Это так впечатлило Анну, что каждый раз, когда шар вырывался из ее рук, она ощущала себя убийцей.

А теперь она сама стала шариком, у которого отняли выпускной клапан для сброса давления, а насос отключить забыли.

В школе было запрещено любое творчество, и рисование особенно. Странно, но вообще, что в этом заведении было нормального? В любом случае, найти тут краски было чем-то из разряда фантастики.

Так что найти себе мастерскую и соорудить мольберт – это только половина дела. Нужно еще как-то получить материалы, чтобы написать картину.

Конечно, у нее были ручки и простой карандаш. Это отнять не посмели. Но графика не была коньком Анны. Как упражнение для тренировки – да. Но эмоции можно было выплеснуть только в цвете. Пастель, масло и даже цветные карандаши – подошло бы что угодно. Что-нибудь отличное от черного грифеля и синих чернил.

А у нее была только кисть.

Тогда у нее и родилась мысль: может быть, она почувствует облегчение, если напишет картину в голове?

Анна подготовила мольберт, то есть картонки, прикрепила бумагу, взяла кисть и закрыла глаза. Так было легче: белый лист теперь был перед внутренним взором. Конечно, в идеале это должен был быть холст, но где же его возьмешь в Даксфорде. Осталось представить палитру и то, как кисть касается разноцветных червячков масляной краски, а затем тянется к бумаге и оставляет на ней первое яркое пятно.

Она не знала, что именно хочет нарисовать. Такое уже бывало: иногда она творила просто по настроению. Как раз тогда и случалась наиболее качественная эмоциональная разрядка. Для достоверности ощущений требовалось не просто воображать, но и натурально двигать кистью: так, как будто по-настоящему рисуешь. Поэтому она с закрытыми глазами действительно мазнула кистью по воображаемой палитре и коснулась листа. Путь это будет красный. Как кровь. Широкая линия поперек листа, но не параллельно горизонту. Теперь желтый… нет… ядовито салатовый. Нужен жирный мазок слева внизу.

На четвертом выбранном цвете мысленная картина начала расползаться. Анна уже не могла удерживать во внимании не только цвет, но и мельчайшие детали мазков. Касание кисти – это же не просто пятно. Очень важно, как вела себя щетина. Оставил ли какой-нибудь волосок отдельную тонкую линию? Насколько плотно легла краска: это фактурный мазок, который потом, когда масло высохнет, будет отбрасывать тени и его можно будет легко ощутить пальцами или тончайший слой, через который просвечивают неровности бумаги?

Нет, так это не работало. Анна поняла, что не сможет заполнить все пространство картины в воображении. Конечно, можно было просто придумать финальное изображение так, как хочется, но важен был именно процесс создания, а не результат.

Анна с досадой открыла глаза и оцепенела.