Современный американский философ-эпистемолог Ларри Лаудэн в своей статье обозначил большинство научных теорий, которые «работали», но в последующем оказались ложными. В предисловии книги Оксфордского университета, где была опубликована эта статья, говорится: «Исторически существует множество примеров научных теорий, которые, как мы знаем, оказались ложными, но с практической точки зрения – крайне успешными».
Согласно философии науки, как уже отмечалось ранее, «наука» открывает нам действующие модели Вселенной, которые изменяются, дополняются или вовсе исчезают посредством других моделей. Вот почему в исследовательской работе допускается немало вероятностей, предположений, допущений, которые характеризуются различной степенью очевидности, как это хорошо описано в книге «Философия науки: новое введение» двух философов Оксфордского университета Джулиана Барксли и Филипа Китчера. Наука подвержена постоянному изменению, поэтому говорить о «научном доказательстве» крайне опасно, потому что этот термин порождает идею выводов «отлитых в металле». Теории могут быть пересмотрены, теории могут быть, со временем, признаны ошибочными, и если мы проследим историю науки, будь то физика, математика, химия или биология, то непременно увидим этот постоянный эволюционный процесс взглядов и убеждений
Наука – это способ понять насколько мы уверены в том, что нас окружает. Она разделяет реальность на очевидность и неопределённость, поэтому научный язык, это словарь «вероятностей», который составлен для ответа на вопрос «как», а не «кто» и это надо твёрдо помнить.
В разговорах между людьми, особенно последнее время, на вопрос: «Веришь ли ты в Бога», очень часто можно услышать: «Я верю в науку». При этом человек употребляет слово «наука», как некий антипод убеждённости в существование Высшего сонма, хотя на самом деле подобный ответ свидетельствует лишь о том, что он неправильно понимает, что такое наука и в чём её предназначение.
Как же «науку» толкуют сегодняшние позитивисты?!
В очень сжатой форме можно сказать так: это способ познания объективной материальной действительности, а её предназначение – открывать физическую реальность ради будущего, приобретать знание о её структурах и законах, для целей их дальнейшего использования ради улучшения жизни. То есть сфера когнитивной направленности мозга учёного – это осязаемый мир, который никак не пересекается с миром сакрального, мистического знания. При этом допустимые научные теории никогда не являются абсолютной истинной, поскольку наука лишь ведёт к Истине, но никогда не утверждает её – это вам скажет любой натуралист, и в этом-то и есть её прелесть, ибо одно из главных условий научного прогресса – это критическое мышление. Учёный не должен бояться ставить под разумное сомнение любую теорию, какая бы прочная она не была, ибо если он перестанет задавать вопросы, безропотно соглашаясь с укоренившимися воззрениями, то познание мира остановится, а это невозможно, ибо таков вселенский замысел Творца: «Мы возносим по степеням тех, кого пожелаем, и выше каждого обладающего знанием всегда есть более знающий». Процесс осмысления законов мироздания никогда не прекратится обнаружением конечной истины. Это путь, у которого нет конечной станции, ибо таков закон АЛЛАХА – за каждым знающим, всегда будет следовать ещё более знающий.
Таким образом, повторю свою ассоциацию из первой части книги – отвечать на вопрос о Боге «я верю в науку», это примерно тоже самое, как если бы на вопрос: «Как твоё имя?», прозвучал бы ответ: «Я люблю устрицы».
Изучение действующих моделей реальности началось не здесь и не сегодня. Генезис современной науки давным-давно был запущен великими эрудитами античности, затем её развитие продолжилось в исламской интеллектуальной традиции, а потом перешло в христианскую Европу времён эпохи Возрождения.
Но, вот что интересно. В подавляющем большинстве случаев, погружаясь в работы ведущих Западных авторов об истории мировой науки, вы обязательно наткнётесь на временной «пробел» длинною в тысячу лет, в период между эллинами и европейскими учёными, словно Платон передал интеллектуальную традицию сразу Копернику и не было ни аль-Кинди, ни аль-Хорезми, ни аль-Бируни, а если и были, то как бы на задворках глобальной науки и достаточно лишь коротко упомянуть их имена.
Отвечая на вопрос «почему так?», формируется убеждённость, что этот возмутительно-несправедливый подход является согласованной, целенаправленной доктриной Западного образовательного стандарта, чтобы скрыть пяти вековой «дыхание» исламской культуры, изъяв из её фундаментальных основ движение к рациональному познанию мира и укоренив за ней имидж грубости, отсталости и насилия. Конечно-же, такое умалчивание совершенно не делает чести этим учёным, несмотря на их значимость и высокий научный авторитет.