Дарвиния

Сидим на суше над безымянными порогами уже второй день. Ремонтируем «Проницательность». Скег и винт можно заменить запасными.

А вот Тома Гиллвени – нет.

Постскриптум. Я не слишком хорошо знал Тома Гиллвени. Он был тихим, погруженным в свои научные исследования человеком. По словам доктора Салливана, весьма уважаемым в своей области специалистом. И такая нелепая смерть. Мы искали ниже по течению, но так и не нашли тело. Я буду помнить застенчивую улыбку Гиллвени, его серьезность и жадный интерес к новому континенту.

Мы все оплакиваем его кончину. Настроение мрачное.

Полость в крутом скалистом берегу Рейнского ущелья, что-то вроде природной пещеры, не слишком протяженной, но с высокими, как у церкви, сводами. Соборная пещера, так назвал ее Престон Финч. Скромная пирамидка из камней в честь Гиллвени. Мемориальная доска из плавника, на которой Кек геологическим молотком выбил надпись «Памяти доктора Томаса Маркленда Гиллвени» и дату.

Постскриптум. Поскольку на разговоры нас не тянет, тишину нарушает только река, ветер (дождь снова загнал нас в палатки) да Диггс, напевающий под нос «Благодатную скалу»[7], разводя костер.

Эта земля крестила нас кровью.

Завтра, если все пойдет хорошо, мы снова спустим лодки на воду. И поплывем дальше. Я скучаю по жене и ребенку.

Гилфорду не спалось, и уже далеко за полночь он выбрался из палатки и двинулся мимо дотлевающего костра к выходу из пещеры, смутно видневшемуся в стальном свете луны. Там, глядя на ночное небо в маленький латунный телескоп, сидел Салливан. Дождь прошел. Сквозь перистые облака проглядывала луна. Большая часть неба над Рейнским ущельем была усыпана звездами. Гилфорд кашлянул и опустился на песок рядом с камнями.

Пожилой ученый оглянулся на него:

– Привет, Гилфорд. Осторожно, тут мухомары. Хотя сегодня их немного. Они не любят ветер.

– Вы не только ботаник, но еще и астроном, доктор Салливан?

– Просто звездочет-любитель. Да и наблюдаю я не за звездой, а за планетой.

Гилфорд поинтересовался, что за планета привлекла внимание Салливана.

– Марс, – отвечал ботаник.

– Красная планета, – кивнул Гилфорд.

Собственно, этим эпитетом его познания о данном небесном теле исчерпывались. Он мог лишь добавить, что у Марса два спутника и что на нем разворачивалось действие произведений Берроуза и этого англичанина, Уэллса.

– Несколько менее красная, чем раньше, – заметил Салливан. – Со времен Чуда Марс потемнел.

– Потемнел?

– На Марсе существуют времена года, Гилфорд, как и у нас на Земле. Летом сокращается ледяной панцирь и более темные области увеличиваются в размере. Планета кажется красноватой, поскольку ее поверхность, скорее всего, представляет собой пустыню с грунтом из окисленного железа. Но в последнее время красного стало меньше. В последнее время, – произнес он, прислоняя телескоп к колену, – появляются оттенки голубого. Это изменение зарегистрировано спектрографическим методом; человеческий глаз менее чувствителен.

– И что это означает?

– Никто не знает, – пожал плечами Салливан.

Гилфорд устремил взгляд на залитое лунным серебром небо. Преображение Европы и без того достаточно загадочный феномен. Думать о том, что облик еще одной планеты претерпел столь же странные и неконтролируемые изменения, страшновато.

– Можно взять телескоп, доктор Салливан? Я хотел бы увидеть Марс собственными глазами.

Он посмотрит загадке в глаза: по крайней мере хоть на это у него хватит храбрости.

Но Марс был всего лишь пятнышком света, затерянным в дарвинианском небе. Ветер пронизывал до костей, а доктор Салливан явно не был расположен к разговорам. Так что вскоре Гилфорд вернулся в палатку и проспал беспокойным сном до утра.

Глава 12