Дарвиновская революция

Преподобный Джон Стивенс Генслоу (1796–1861) был профессором ботаники в Кембриджском университете и «братом» Колледжа Святого Иоанна (Дженинс, 1863). Когда он, пробыв непродолжительное время профессором минералогии, возглавил кафедру ботаники, эта наука не значилась среди предметов, преподаваемых в Кембридже. За прошедшие тридцать лет (срок пребывания в этой должности его предшественника) не было прочитано ни одной лекции, собранные гербарии практически сгнили, а маленький ботанический садик, некогда разбитый на университетском подворье, зарос бурьяном. Генслоу все изменил. Он начал читать лекции, причем с большим успехом, и под его чутким садоводческим (и финансовым) руководством был разбит прекрасный ботанический сад, услаждающий взор посетителей и по сей день. Генслоу не был великим ученым, но он обладал широкими познаниями и всей душой любил свой предмет. И эту любовь он сумел передать своим друзьям, включая и тех немногих студентов, которые интересовались этой наукой. Можно с полным правом сказать, что, в отличие от Уэвелла, который стращал своих студентов, Генслоу был с неуверенными в себе новичками добр, терпелив и отзывчив. Последние 20 лет своей жизни он безвыездно жил в Хичэме, Суффолк, и являл собой пример духовного лица, свято верившего, что его обязанность – служить своим прихожанам. Хотя это служение занимало немало времени и отрывало его от занятий наукой, он ни минуты не сомневался в том, что первое более важно, чем второе.

И наконец, нельзя не упомянуть о Чарльзе Бэббидже (1792–1871), профессоре математики Кембриджского университета (Гриджман, 1970). Бэббидж, блестящий математик, был одним из компании друзей, взявших на себя смелость ввести в Кембридже основы европейской, то есть прикладной, математики. Хотя он возглавлял кафедру математики одиннадцать лет (с 1828 по 1839 год), он не был университетским академиком в том смысле, в каком об этом говорилось выше: действительно, за все время своего пребывания в этой должности он не прочел ни одной лекции. Бэббидж снискал известность как изобретатель счетно-вычислительных машин – механических приборов для решения математических задач. И хотя правительство на начальных этапах поддерживало его работу над этими машинами, затем эта поддержка сама собой сошла на нет, и ему пришлось отказаться от своих грандиозных планов. Но это было еще до того, как машины Бэббиджа – чем не отражение промышленной эры! – довольно курьезным образом вмешались в дебаты, проводившиеся по вопросу об органическом происхождении, о чем мы расскажем в соответствующем месте. Озлобленный своими неудачами, замкнувшийся в себе, Бэббидж провел последние годы жизни, борясь с уличными шарманщиками, чья игра доводила его – человека, чьи нервы были вечно натянуты, – до исступления.

Следующие два оксфордских профессора – крайне значимые для нас фигуры. Первый – это преподобный Уильям Баклэнд (1784–1856), профессор минералогии и геологии, хотя в последней он считался ассоциированным профессором и именно так себя и титуловал (Гордон, 1894). Баклэнд был родом из Девона; образование получил в колледже Тела Христова и впоследствии стал членом его братства. К сожалению, в Оксфорде эта наука пользовалась куда меньшими поддержкой и интересом, чем в Кембридже, поэтому долгое время Баклэнд работал практически в одиночку, исключительно с целью понять, имеет ли она право на существование. Он первым стал читать лекции по геологии и собрал огромную коллекцию образцов горных пород, минералов, окаменелостей, которую он впоследствии подарил университету. Поддержкой Баклэнду в его одинокой работе служили два фактора. Первый – это обширное знание, накопленное им в сфере геологии, в частности в палеонтологии, а второй – его собственная природа, ибо по своей натуре он был одним из величайших эксцентриков и мастером по части шуток и зрелищ. Конечно же, в звании академика на сцену – или арену цирка – не выйдешь. Однако Баклэнд даже кафедру умел превратить в сцену. В своем возвышенно-неподражаемом стиле он как лектор зачаровывал аудиторию и держал ее в напряжении даже тогда, когда объяснял самые трудные и непонятные явления, а уж когда он начинал в лицах разыгрывать, как, например, ведет себя петух, копающийся в навозе, слушатели буквально изнемогали от смеха. Излишне говорить, что подобная буффонада далеко не всегда была по душе его коллегам и не вписывалась в академическую среду. Из всех перечисленных ученых Баклэнд, вероятно, сделал самую успешную карьеру на церковном поприще, ибо он был каноником церкви Христа, а затем деканом Вестминстерского аббатства.