Дары Кандары.Сборник(СИ)

лицом в лицо – матушку?! Сухая цепкая ладошка Боняки дёрнула князя за рукав:

– Глянь.

Забавник протягивал князю горсть перьев. Пышно-белых с тёмными кончиками, просто белых,

тёмно-серых, длинных и заострённых. Потом рука указала на подоконник – свежее дерево прорезали

глубокие, узкие царапины, словно бы следы хищных когтей.

– Ножи острые в ставни воткни, князь. Чем больше, тем лучше. А во двор и на крышу терема –

гридней с луками и самострелами, всех собирай, мало не покажется.

Зоя охнула и повалилась без чувств.

– Правду говорю, вишь! – зло ухмыльнулся Боняка.

Ввечеру засада была готова. Зою заперли в дальней горнице. Ножи воткнули. Гридней с луками

рассадили, боярин Давыд самолично засел у крыльца с самострелом. Князь препоясался добрым мечом,

надеясь на добрую сечу. Ночь была лунной, светлой – явится кто, сразу встретим со всем

гостеприимством… Князь с дружиной просидели всем скопом с заката до первых петухов, тетивы у луков

отсырели, одежда вымокла от росы. И вторую ночь просидели. И третью. С недосыпу вои ходили злые,

словно цепные псы, у холопов чубы трещали от княжьей ласки, а Боняка старался не показываться лишний

раз на глаза Борису. Но был упорен, настаивал – надо сидеть.

На четвёртую ночь полил дождь. Мелкий, серый холодный дождь, от которого враз покрывается

ржавью кольчуга. Гридни ворчали, почти не скрываясь, луки держали спущенными, стрелы прятали в

кожаных колчанах. И когда в отворённые ставни с криком грянулась птица, никто не успел выстрелить. Нет,

она не упала и не улетела – распахнула огромные крылья, и опустилась во двор. Тёмные капли крови

стекали по белым перьям. Это был сокол. Очень большой и очень сердитый сокол с крючковатым, острым

клювом. Кто-то из младших гридней, завопив, прыгнул с крыши в крапиву, остальные лихорадочно

натягивали тетивы, ожидая команды. Птица щёлкнула клювом, заклекотала, подпрыгнула, кувырнулась

через голову, и князь Борис пожалел, что он не сопливый отрок, которому можно бечь по мокрой крапиве в

мокрых штанах. Тур, огромный мохнатый тур, с загнутыми рогами и длинной, волнистой, густо-синею

шерстью возвышался посередь двора. От зверя веяло дикой мощью, могучей и страшной силой. Нутром

князь понял – _это_ нельзя из луков. Только в честном бою, равный с равным. Очень медленно Борис

расстегнул пояс, совлёк кольчугу, снял островерхий шлем. Нож и голые руки. Он был красив, молодой

ладыженский князь – рыжекудрый и смуглый, как мать-гречанка, с мощным торсом, литыми плечами и

неожиданно узкими, почти девичьими запястьями. Он был быстр, отважен и удачлив в бою, он стоял на

своей, родовой земле и ничего не боялся. Ну, зверюга, давай!!! Кто кого?

Ярый тур устремился в атаку, наклонив голову. Князь рванулся наперерез и ухватил зверя за рога.

Они встали – сила на силу, воля на волю. В глазах у Бориса мутилось, дыханию стало тесно в груди.

Казалось, напряжённые мышцы сейчас порвутся, спина хрустнет, и зверь пойдёт по человеку копытами.

Сквозь собственный натужный хрип он услышал, как орёт Боняка «Стой, князя зацепишь!» – и оттолкнулся

ладонями от рогов, отшагнул «Не стрелять!!!!». Тур за ним не пошёл. Он стоял и смотрел прямо князю в

глаза синими, пронзительными очами. «Словно звёзды глядят из колодца» – некстати подумал Борис. Во

дворе встала мёртвая тишина, гридни словно боялись дышать, даже капли дождя опускались на землю

неслышно. У огромного зверя вдруг подломились ноги, он грянулся ниц – чтобы подняться – нет не добрым

молодцем, а могучим, кряжистым, немолодым уже мужиком, с широченными плечищами и короткими

кривыми ногами. Копна полуседых волос закрыла лицо, он совсем по-звериному мотнул головой, убирая

пряди со лба. Глаза у чудища остались прежние – синие и глубокие. Неожиданно он поклонился князю – в

пояс, как равный равному:

– Отдай за меня сестру, светлый князь! Вено дам, какое ни пожелаешь. Отслужу службу, какую

запросишь. Отдай!

– А кто ты таков, что сестру мою в жёны просишь? Кто отец твой, кто твоя мать? Почему не пришёл

со сватами, а прокрался в светлицу, как тать? – давний обычай подсказывал Борису слова.

Незнакомец усмехнулся и чуть ссутулился, словно ждал нападения:

– Волх я. Серый Волх, сын Любавы Олеговны, из переяславских Ольговичей.

– А отец-то твой кто? – неожиданно встрял Боняка.

– Отец? – Волх замолчал надолго, словно пробуя на вкус тишину, – Бог мой отец. Старый Ящер,

летучий змей.

Одинокая стрела просвистела над крышей и ушла в темноту. Гридни попятились. Борис понял – ещё

минута и во дворе будет бойня. Бесова сына, может, они и сложат, но на этом князь лишится дружины. И

хорошо, если голову сохранит.

– Стоять! – рыкнул он на парней, – всем стоять, сволота! Поперёк князя из пекла полезли?! Щит к

ноге!!!

Шестеро старших гридней тотчас выстроились подле ворот, уткнув в землю острые концы щитов.

Остальные сгрудились за живой стеной, целя стрелы.

– Добро. Держите строй. Молча. Князь говорит.

Хмурый Волх стоял совершенно спокойно, словно железо не могло его уязвить. Но Борис видел

глубокие, сочащиеся кровью царапины на груди и плечах богатыря – не иначе как об ножи в ставнях. Князь