Когда тёмный, сопревший в осенних ливнях субор высветлили искры ажурного инея и побелили ломкие хлопья снега, Иричилль отправился в дальнее странствие. Глазами бесстрашного путешественника спящий Лес видел красочные, захватывающие сны о солнечных краях, не ведающих оцепенения.
Иричилль вернулся к таволговой поляне, затерянной в сосняке, когда обледенелый снег, проседая, впитывался в землю. Невесомый лесной дух не оставлял следов на грубой ноздреватой поверхности оплывших в еле ощутимом вешнем тепле сугробов. Но обрёл голос, с неземной лёгкостью пронзающий гул раскаченных ветром крон. Тонкий и хрупкий, как ледяная иголочка, вышивающая никогда не повторяющийся узор на сказочном полотне, называемом людьми тишиной.
Эти скитающиеся в иллюзорном безмолвии великаны ощущали беспросветный взор Иричилля как прикосновение. Лёгкое и настойчивое. Как падение на плечо неостывшей частички пепла, как попытка неизвестности потрогать сердцебиение. То, что настораживало и заставляло напрягаться и беспечных, и донельзя самоуверенных пришельцев. Всякий человек, привлекший внимание лесного духа, останавливался, замирал и, поняв, что присутствие некоего живого существа ему не мерещится, озирался в растерянности, пытаясь разглядеть того, кто застал его врасплох. И завидев Иричилля, вздыхал с облегчением. Нередко и улыбался. Так вот же кто это. Птичка. Всего-то маленькая пушистая и глазастая птаха на длинных ножках. Вот кто шевелит тонкие веточки и шебуршится у корней.
Зоркий лесной дух Иричилль, верный призванию, исполнял маленькие смутные желания больших пришельцев. Он, с лёгкостью очаровав заплутавшего в чаще гостя, выводил его на знакомую тропку. Он мог показать не вытоптанную земляничную полянку невезучему лакомке. Или брод через змеящийся в овраге бурый ручей. Или выманить незадачливого грибника с полупустым лукошком к россыпи лисичек, выглядывающих из-под щетинистого тёмно-зелёного мха.
Он творил крошечные чудеса, каковые были ему по силам. Зная, что гости не видят в столь маленьких удачах ничего чудесного. Но ведь они и не жаждали никакой волшбы. А если и грезили о чём-то совершенно необыкновенном, то воплотить такие мечты лесной дух не волен. Не понимал Иричилль, отчего люди считают чудом небывальщину.