Дары волхвов. Истории накануне чуда

– Домой, моя малютка Фанни? – спросил мальчик.

– Домой! – повторила она, просияв всем лицом. – И навсегда, навсегда!.. Папенька теперь такой добрый, что в доме рай. Как-то вечером, на ночь, стал он говорить со мной так нежно, что я уже не побоялась спросить у него: нельзя ли взять тебя на праздник домой? Отвечал: «можно». И повозку со мной прислал. Неужели ты уже большой? – продолжала она, глядя на Скруджа во все глаза. – Стало быть, ты сюда никогда больше не вернешься?.. На Святках мы с тобой повеселимся.

– Да ведь, кажется, и ты уже женщина, малюточка Фанни? – крикнул юноша.

Опять Фанни захлопала в ладоши и опять покатилась со смеху. Потом хотела погладить Скруджа по голове, но по малости своего роста не достала, снова расхохоталась и приподнялась на цыпочки – поцеловать. А после, во имя этого ребячески откровенного поцелуя, потащила его к двери, и пошел он за ней без малейшего сожаления о школе.

В сенях они услышали страшный голос:

– Выкинуть чемодан мистера Скруджа!.. Скорей!..

Вслед за этим голосом появился и сам его обладатель, наставник школьника, – потряс ему руку так, что привел его в неописуемый трепет. Затем и братца, и сестрицу пригласил он в отживший свой век зал, до того низкий, что можно было принять его за погреб, и до того холодный, что в простенках окон мерзли и земные, и небесные глобусы. Пригласил и попотчевал молодых людей таким легоньким винцом и таким тяжелым пирожком – словом, такими лакомствами, что, когда выслал невзрачного своего служителя – угостить чем-нибудь дожидавшегося почтальона, – почтальон отвечал, что, если вчерашним винцом, уж лучше бы не подносил. Тем временем чемодан мистера Скруджа был укреплен на верх повозки, дети радостно простились с воспитателем и весело пронеслись по саду, вспенивая колесами экипажа и снег, и иней, обсыпавший хмурые листья деревьев.

– Была в ней искра Божьего огонька, – сказал призрак, – и задуть ее можно было одним дуновением, да сердце-то у нее билось горячо…

– Правда ваша, – отвечал Скрудж, – и борони Бог мне с вами об этом спорить.

– Ведь она, кажется, была замужем, – спросил дух, – и умерла, оставив после себя двоих детей?

– Одного, – отвечал Скрудж.

– Ваша правда, – продолжал дух, – одного вашего племянника.

Скруджу стало как-то неловко, и отвечал он коротко:

– Да.

Несмотря на то что Скрудж только что выехал из школы, он очутился на многолюдных улицах какого-то города: словно тени, пронеслись перед ним не то люди, не то тележки, не то кареты, оспаривавшие друг у друга мостовые, и перекликались на мостовых и шум, и всевозможные возгласы настоящего города. По ярким выставкам товаров в лавчонках и магазинах было ясно, что и там празднуют канун Рождества Христова. Как ни темен был вечер, улицы осветились.

Дух остановился у двери какого-то магазинчика и спросил у Скруджа: узнает ли?

– Это что за вопрос? – сказал Скрудж. – Ведь здесь я учился, здесь приказчиком был.

Они вошли. При виде старичка в уэлльском парике, засевшего за конторкой так высоко, что, будь в этом джентльмене еще хоть два дюйма росту, он бы обязательно стукнулся теменем о потолок, взволнованный Скрудж крикнул:

– Да, ведь это сам Фецивик воскрес, да простит старика Всевышний!

Старик положил перо и взглянул на часы: было семь. Весело потер он руки, одернул широкий камзол, засмеялся с головы до пяток и провозгласил:

– Эбенезер! Дик!

Тот, другой Скрудж вошел в сопровождении своего былого товарища.

– Да, это сам Дик Уилльинс! – заметил Скрудж призраку. – Да смилуется надо мной Бог: это он, когда-то настолько мне преданный!

– Ну же, ну, ребята! – кричал Фецивик. – Что нынче за работа?.. Сочельник, Дик! Сочельник, Эбенезер! Живо ставни на запор!

Вы никогда и не поверите, как кинулись оба на улицу со всех ног: раз-два-три – и дело было сделано!.. Только запыхались, как скакуны…

– Ого-го! – кричал Фецивик. – Долой все отсюда, ребята! Простору – простору! Мигом, Дик, мигом, Эбенезер!