Даш Аколь

Отец Даш Аколя был крупным помещиком Фарса¹³. После его смерти все наследство досталось единственному сыну. Однако Даш Аколь был беззаботен и щедр и не дорожил ни деньгами, ни имуществом. Свое состояние он раздал неимущим и нуждающимся. Он стремился к полной свободе, у него не было никаких привязанностей. Иногда, напившись, он дико вопил на перекрестках или же частенько пировал с компанией прихлебателей. Этим, собственно, и ограничивались все его пороки и добродетели. Самое же удивительное заключалось в том, что до сих пор любовь не пробила бреши в его сердце. Сколько раз приятели подтрунивали над ним из-за этого, приглашали его на интимные пирушки, но он всегда их сторонился.

Однако, с тех пор как он стал душеприказчиком Хаджи Самада и увидел Марджан, жизнь его совершенно изменилась. Теперь он был облечен доверием умершего и принял на себя большую ответственность, которая угнетала его еще потому, что он был влюблен в Марджан.

Человек, который растранжирил свое состояние и вел беспечный образ жизни, теперь с самого утра, едва поднявшись с постели, думал лишь о том, как бы увеличить доходы от имущества Хаджи Самада. Вдову и детей Хаджи Самада он перевел в небольшое помещение, а их дом сдал в аренду; для детей нанял домашнего учителя; капитал Хаджи Самада пустил в оборот, — словом, с рассвета дотемна бегал и хлопотал по делам семьи Самада.

Даш Аколь перестал шататься по ночам и устраивать дебоши на перекрестках. Он больше не кутил с друзьями и выкинул из головы всякое озорство.

Между тем бродяги и хулиганы, завидовавшие ему, подстрекаемые муллами, которым не удалось поживиться за счет умершего, стали насмехаться над Даш Аколем и сплетничать о нем на всех сборищах и во всех чайных. Чаще всего сплетни о Даш Аколе можно было услышать в чайной «Под чинарой».

— Это ты о Даш Аколе? Э, у него губа не дура! — говорили там. — Вот, собака! Наконец-то он от нас отвязался! Все вынюхивает в доме Хаджи, как будто нашел что-то. Теперь если уж и появляется в квартале Сардизак, то поджимает хвост и старается, чтобы его никто не заметил.

Кака̀ Рустам, заикаясь, выкладывал то, что лежало у него на сердце:

— Седина в бороду, а бес в ребро! — болтал он. — Наш парень стал любовником дочери Хаджи Самада! Он спрятал свой кинжал в ножны и пытается отвести людям глаза. Немало пришлось ему хитрить и изворачиваться, пока он стал душеприказчиком Хаджи и заграбастал его имущество. Пусть аллах пошлет ему счастье!

Многие перестали уважать Даш Аколя, никто уже не старался угождать ему. Куда бы он ни заходил, вокруг сразу начинали перешептываться и издеваться над ним.

Даш Аколь кое-что слышал, но не обращал внимания на эти разговоры. Любовь к Марджан пустила в его сердце такие глубокие корни, что он не мог думать ни о чем другом, кроме нее.

Сознавая безнадежность своей любви, он стал ночами пить, а для развлечения купил попугая. Подолгу просиживал он возле клетки, жалуясь птице на свою тоску.

Если бы Даш Аколь посватался к Марджан, мать с радостью отдала бы за него девушку. Однако он не хотел связывать себя женой и детьми, он стремился быть, как всегда, свободным. Кроме того, Даш Аколь считал, что отплатит злом за добро, если женится на девушке, оставленной на его попечение. Каждый вечер разглядывал он в зеркале свои багровые рубцы, оттянутое книзу веко и громко жаловался:

— Конечно, она меня не полюбит! Она найдет себе молодого, красивого мужа... нет, это нечестно... Ей всего четырнадцать лет, а мне уже сорок... Что же делать? Эта любовь меня погубит... Марджан... Марджан... ты меня убиваешь, кому я расскажу об этом... Марджан, любовь к тебе меня убила!..

Глаза его наполнялись слезами. Он пил водку стакан за стаканом, потом засыпал в обнимку с горем.

...В полночь, когда Шираз со своими извилистыми улочками, благоухающими садами и красным вином погружался в сон, когда спокойные и таинственные звезды мерцали на черном, как смола, небе, а Марджан, с раскрасневшимися щеками, мирно дышала и во сне вновь переживала все виденное за день, в этот час любовь, безумная страсть и нежные чувства Даш Аколя освобождались от той искусственной оболочки, которую создавали правила приличия, внушенные ему с детства, и мысленно он обнимал Марджан крепко и свободно, слышал тихое биение ее сердца и словно чувствовал ее нежные губы и горячее тело, целовал ее лицо... Но когда он просыпался, то снова проклинал жизнь, как безумный метался по комнате, бормоча что-то про себя. Весь же день, чтобы заглушить в себе любовь, он проводил в беготне и хлопотах по делам покойного Хаджи.

Так прошло семь лет. Даш Аколь не присвоил себе ни единого гроша за труды по опеке. Если болел кто-нибудь из детей Хаджи Самада, он, как любящая мать, день и ночь просиживал у постели больного. Он очень привязался к этой семье. Однако любовь к Марджан была, видимо, совсем иного рода, и, должно быть, именно эта любовь сделала Даш Аколя таким спокойным и покладистым. За это время все сыновья Хаджи Самада оказались при деле.

И вот то, чего не должно было случиться, случилось.