Она сдернула с плеча винтовку и расчехлила ее. Прильнув к прицелу, проверила настройку. Выставила прицел на двести метров, поскольку здесь, в лесу, не бывает возможности стрелять на более дальние дистанции – деревья скрывают объекты.
Сауле шагнула из-за дерева, чтобы иметь возможность стрелять. И… ее глаза столкнулись с глазами советского снайпера. И это были женские глаза – Сауле не могла ошибиться… Более того, она сразу поняла, что уже когда-то видела эти глаза, и тогда так же, как и сейчас, они были переполнены жгучей ненавистью. Ей стало не по себе, и она сделала шаг назад, одновременно услышав в лесу два хлестких выстрела. Стреляли из СВТ – она хорошо знала звук выстрела из этой винтовки, за которой охотились многие немецкие снайперы.
Сауле резко присела за куст, но новый выстрел, теперь уже из мосинской трехлинейки, разорвал тишину. Автоматчики засекли вспышку и немедленно открыли огонь по вспышке. Но Сауле уже знала, что снайпер ушел.
Она попыталась подняться, но резкая боль внизу живота бросила ее на землю. Сауле схватилась руками за живот, бросив винтовку, и ощутила под руками что-то мокрое и горячее, бьющее толчками.
Подбежали автоматчики…
– Черт побери, – прошептала Сауле побелевшими губами. – Она убила меня! Эта русская баба! Я видела ее глаза…
Сауле вынесли на плащ-палатках, затратив на дорогу более трех часов.
В себя она пришла уже в госпитале.
В ее животе жила страшная, непереносимая резь… Болела голова… Во рту был какой-то странный металлический привкус, и распухший язык царапал небо…
Она хотела позвать кого-нибудь на помощь, но ее гортань исторгала только странный булькающий хрип.
И все же ее услышали. К койке подошла женщина, половину лица которой скрывала марлевая повязка. Она промокнула смоченной в воде ваткой губы Сауле и выдавила несколько капель ей в рот.
Сауле, наконец, смогла говорить.
– Пи-ить! – прохрипела она.
– Вам нельзя пить! – отрезала женщина. – У вас тяжелое ранение в живот.
– Что со мной… будет? – спросила Сауле.
– Жить вы, пожалуй, будете, – сказала женщина. – Но вот рожать – вряд ли. Но это и не важно, вы ведь не немка, верно?
– Я из Литвы! – сказала Сауле.
– Я так и думала! – сказала женщина. – Из-за таких унтерменшей, как вы, мы проиграли войну! Будь моя воля, я бы вообще не стала вам оказывать медицинскую помощь. И не понимаю, почему из-за вас здесь такой ажиотаж…
– Вы будете наказаны за свои слова! – Сауле попыталась быть твердой, но ей это мало удалось.
Что ж, она и раньше замечала со стороны некоторых представителей германской расы пренебрежение к себе. Но чтобы вот так, открыто…
– А войну вы проигрываете вовсе не из-за нас, а… – Женщина не стала ее слушать и отошла к другому раненому.
У Сауле в кои-то веки появилась возможность обдумать свое положение, свою дальнейшую жизнь. Она думала, и перспектива оказаться в Германии и жить там постоянно уже не казалась ей здравой. Потому что всегда найдется тот, кто попрекнет ее негерманским происхождением. А терпеть пренебрежение к своей персоне она не сможет, сорвется… И что же, вернуться в Литву, на родительский хутор? И прозябать там, вдали от цивилизации? Или попытаться уйти к американцам? Но примут ли ее союзники Советов в войне с гитлеровцами? Конечно, классные снайперы нужны всем, но… Советы наверняка потребуют ее выдачи.
И тут Сауле впервые пожалела о том, что в разное время раздавала десятки интервью газетчикам Рейха, прославляющим ее подвиги. Сейчас, когда война шла к завершению и Германия была на грани краха, эти газетные публикации могут сослужить ей плохую службу…
Четыре месяца, проведенные Сауле в госпитале, дали ей предостаточно времени для раздумий, и она приняла решение…
Когда ей позволили подниматься с постели, Сауле занялась своей внешностью, которой мало уделяла внимания в окопах. Она просила своих немногочисленных посетителей не приносить ей шоколадки, а доставать кремы, мази, губные помады, хорошие чулки. У Сауле были трофеи – часы, кольца, броши. И она стала менять их на женское белье. Приобрела пару платьев… Косметика и женские наряды вместо эсэсовской униформы буквально преобразили Сауле. Глядя в зеркало, она сама себя не узнавала в новом облике.
Но чтобы начать новую жизнь, ей необходимы были новые документы. Снайпер обер-лейтенант Сауле Раудене должна исчезнуть, погибнуть…
Но только в начале 1945 года ей доставили документы лейтенанта Инги Витауте, летчицы, сбитой над Будапештом, допрошенной, расстрелянной и захороненной в глубоком яру с десятками других советских военнослужащих, попавших в плен к фашистам. В офицерское удостоверение Витауте была мастерски вклеена фотография Сауле.
За документы ей пришлось расплатиться не только постелью… Они стоили ей двух пар сережек с бриллиантами, двух колец и трофейного советского ТТ.
Месяц понадобился Инге Витауте, чтобы нелегально пробраться в Вильнюс.
Глава 6