Дашкова

Она сама задавала вопросы и сама отвечала. Точно играла с собой в шахматы, переворачивая доску. «Вы спутали следствия с причинами. Просвещение ведет к свободе». Каковы были настоящие слова философа? Мы не узнаем, ибо не их княгиня хотела передать: «Свобода без просвещения породила бы только анархию и беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они будут достойны свободы, так как они тогда только сумеют воспользоваться ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая порядка». Однако ошибочно представлять Дашкову уверенной в своем праве крепостницей. Диалог как раз обнаруживал колебания и страхи, побежденные при помощи житейской логики, ссылки на постепенное развитие и угрозы кровавых потрясений. Что до Дидро, то парижанин с уверенностью записал: «Она искренно ненавидит деспотизм и все проявления тирании». Стало быть, собеседнице удалось убедить философа в своей искренности.

Его характеристика хрестоматийна: «Дашкова русская душой и телом… Она отнюдь не красавица. Небольшая ростом, с открытым и высоким лбом; с полными раздувшимися щеками… в ее движениях много жизни, но не грации… Разговор ее сдержанный, речь простая, сильная и убедительная. Сердце ее глубоко поражено несчастьями… Она коротко знакома с настоящим управлением и откровенно говорит о добрых качествах и недостатках представителей его. Метко и справедливо раскрывает выгоды и пороки новых учреждений… Печальная жизнь ее сильно отразилась на внешнем виде и сильно расстроила здоровье… В декабре 1770 года ей было только двадцать семь лет, но она казалась сорокалетней женщиной»{665}.

Последнее не обязательно объяснять «печальной и темной жизнью». Екатерина Романовна подошла к возрасту, в котором умерла ее мать, судя по портретам тоже выглядевшая значительно старше своих лет. Многих биографов смущают «испорченные зубы» героини – эта деталь даже опущена в русском переводе у Герцена. А вот замечания о глубоком знакомстве с системой управления на родине повторяется из работы в работу. Между тем о внешнем облике путешественницы Дидро мог судить сам, а о «выгодах и пороках новых учреждений» – только с ее слов. Была ли Дашкова знатоком законодательства? Вряд ли. Но симптоматична сама направленность бесед. От княгини ждали сведений там, где она ориентировалась весьма слабо. Тем не менее она говорила. И надо думать, с уверенностью, раз прослыла знатоком.

Если Дашкова хотела соответствовать представлениям о себе, она должна была играть заявленную роль – близкой подруги и советницы Екатерины II. Встречи с ней искали, например, Мари-Терез Жоффрен и Сюзанна Неккер. Но им было отказано дважды. «Дашкову не поймут наши салонные героини, – писал Дидро. – Я знал, что они желали видеть ее единственно затем, чтоб потом говорить о ней, и был уверен, что она больше проиграет, чем выиграет, во мнении этих дам»{666}. В пересказе княгини все еще изящнее: «Они вас не поймут, а я терпеть не могу богохульства над моими идолами».

Но не в меньшей степени философ старался и для Екатерины II. Ведь от Дашковой «требовали бы, чтобы она говорила в качестве главаря заговора». Пылкая, увлекающаяся княгиня могла не удержаться, тем более что подобные взгляды соответствовали ее собственным. Однако философ заставил собеседницу закрыть дверь даже перед старым знакомым – Рюльером.

Вряд ли это нравилось Екатерине Романовне. Недаром она разыграла перед Дидро наивность: «Мадам Жоффрен находится в переписке с императрицей; следовательно, знакомство с ней не может мне повредить». Переписка прервалась после дела Мировича, когда парижанка вздумала учить Екатерину II, как составлять манифесты. Государыня ответила холодно и даже резко. Жоффрен публично заявила, что не находит у русской царицы качеств просвещенного монарха, воспетых Вольтером.

Через Панина Дашкова не могла не знать об этих любопытных мелочах. В бельгийском курорте Спа, где ей встретилась «чета Неккеров», она кое-что сболтнула о деле Мировича. Теперь, в салоне Жоффрен, Екатерине Романовне предоставлялась возможность озвучить свое мнение. А если попасться в расставленные сети «первой кумушки Парижа» составляло сокровенное желание княгини? Если она хотела говорить «в качестве главаря заговора?» Но была связана по рукам и ногам.

Чувства Дашковой прорвались в весьма любопытной фразе, на которую редко обращают внимание. Перед отъездом княгине удалось посетить Версаль. Инкогнито, вместе с толпой. Королевская семья обедала. Принцессы пили бульон из кружек. Путешественница удивилась этому. Стоявшие рядом дамы, спросили, как поступают коронованные особы у нее на родине? «У меня нет ни короля, ни принцесс, – ответила я». Соседки предположили в Дашковой голландку. Она не стала отрицать.

Было бы легче жить в Голландии или Швейцарии. В Англии, наконец. Говорить о себе свободно. Не оглядываться на императрицу. Еще в юности княгиня желала беседовать только с республиканскими министрами. Теперь многое изменилось. Многое. Но не она сама.