Читаем Дата Туташхиа полностью

Я заглянул в колодец. Зебо то и дело прикладывал ухо к скале и что-то бормотал.

— Ты говорил, он глухой?

— Глухой.

— Ну, а если глухой, как он может услышать?

— Мосе-дружище, ну и бестолков ты, ничего не понял, а объяснять все сначала мне лень! — Сетура разозлился. — Поживешь здесь зиму, приглядишься, сам увидишь, что к чему.

— Не стоит беспокоиться, Архипо-батоно! — заторопился я. — Мы и так тебе обязаны. Может быть, нам стоит отдохнуть, а уж после еще поговорим?

— Пожалуй, и правда, отдохните, а за ужином я вам кое-что еще расскажу, — пообещал Сетура.

Не знаю, как у Даты, но у меня в голове тысяча сверчков трещала, и каждый — на свой манер.

— Обед вам Асинета принесет, — крикнул нам вдогонку Сетура.

Мы возвращались молча. В горле пересохло — хорошо, попался на дороге родник.

— Что будем делать, Мосе, — спросил Дата, — останемся или подадимся куда-нибудь еще?

Для абрага лучшего места не найти. И чего уходить? Полиции в эти забытые богом края не добраться.

Хозяин не обделяет нас ни хлебом, ни кровом, ни покоем. Что нам?

— Видеть не могу этого человека и его людей, — сказал Дата. — Я себя знаю. На себя беду наведу и другому зло принесу. Это уж жди. Не в первый раз. Прожил я не так уж много, но мир повидал, исходил, исколесил вдоль и поперек, а такого дракона не видел. Да что видеть! Слыхать не слыхал и читать не читал!

Я взялся спорить. Вреда нам от Архипа или как там его — никакого, а если и будет, что нам стоит отправить его на тот свет?

— Какое нам дело, что там выделывает со своими людьми Сетура? — пытался я уговорить друга. — Конечно, зло творит, но раз все эти холуи гнев божий за милость принимают, разве Сетура виноват? Это отребье еще похуже чего достойно. Пойти в рабы к Какошке Табагари! Нравится им быть рабами — и все дела. Что, их держит здесь кто-нибудь? Давай так договоримся: только нас тронут, хоть бы кто, мы обоих этих проходимцев на веревочку через сучок, и ищи нас, свищи.

— Ладно. Будь по-твоему, — сказал Дата. — Посреди зимы менять место не особенно меня и тянет… Надо было раньше думать, но поди знай, что так обернется.

Идем дальше. Человеку в бегах ходить по дорогам и тропкам заказано. Забыть об этом надо. Человек в бегах должен ходить так, чтобы дорогу или тропинку сверху видеть. Понимаешь, о чем я говорю? Сверху!..Так и шли мы по лесу. Вдруг Дата остановился и стал вглядываться в глубину ущелья.

— Мосе-батоно, видишь, что вон там в кустах происходит?

Вгляделся и я. Вроде бы дети то ли в войну, то ли в казаков-разбойников играют. И много их. Дата даже удивился, откуда у этих несчастных такое потомство… От бога, отвечаю. Господь для голи детей не жалеет, сам знаешь. Ходить по мостам нам не положено. Давай, говорю, обогнем.

Обогнули мы мосток и пошли вверх. Подъем был довольно крутой. Мост остался от нас по правую руку, шагах этак в двухстах-трехстах. Мы одолели уже половину склона, вдруг слышим… поют. В той стороне, где мост.

— Да это же те, что там у мосточка, — сказал я.

— Ты о ребятишках? — Дата рассмеялся, — Лучше я помолчу. Может, мне все почудилось и я пальцем в небо? Одно скажу: дай нам бог добраться с миром до Асинеты. Не понимаешь? После поймешь.

После, так после. Только гложет меня какой-то червь и не дает покоя. Скажи, прошу, может, и я с тобой посмеюсь.

Дата видит, вроде бы я обиделся, и говорит:

— У моста сейчас всего несколько мальчишек. Они-то и поют, чтобы нас отвлечь. Остальные в засаде нас дожидаются. Вот-вот выскочат, жди.

Слова Даты еще как следует не дошли до меня, как у самого моего уха раздался дикий вопль, да какой — меня дрожь забила — и туча палок и стрел обрушилась на нас. Вопили кругом так, что разверзнись небеса — и то не заметил бы. Ошарашенный, я не мог двинуться с места, пока камень величиной с кулак не своротил мне скулу. Дата бросился бежать. Вот уж не думал, что приведется увидеть Дату Туташхиа таким перепуганным. Сбежал. Набросилась на меня вся эта прорва детишек, посыпались невесть откуда — ну, саранча…

— Беда, Мосе Замтарадзе, — сказал я себе. — Держись!!! — Выхватил револьвер из-за пазухи, выстрелил. Всего раз и выстрелил, а хватило на всех! Одни тут же отбежали. Другие, побросав камни, остановились как вкопанные, стоят разиня рот, как смерть бледные.

— Чтоб ни один ни с места! Не то всех перестреляю, по одному перебью, змееныши! — крикнул я на всякий случай.

— Мосе, возьми себя в руки и не бери на душу грех детоубийства! — донесся снизу голос Туташхиа.

— Чего им надо, пропади они пропадом?

В ответ я услышал громкий смех Туташхиа.

— Кто вы такие, бесенята, чего вам нужно?

Ни слова. Стоят нахохлившись, губенки сжаты.

Дата вылез из оврага и говорит:

— Они же дикари. Чужого человека не видели. Да не только человека, покажи им паровоз или карету — камнями забросают. Вот с такими детишками, да еще с женщинами врагу не пожелаю столкнуться… Спрятал бы револьвер — стрелять не придется!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги