Дата Туташхиа. Книга 3

Вот он каков, этот Дастуридзе. С какого боку к нему подъехать? — соображал я и не мог ничего придумать. А он, бог милостив, вдруг входит и прямо к окну. Поглядел на миску, ложку и хлеб, потом на меня… Тянуть дальше было нельзя.

— Обезьяна меня прислал. Дело есть, — сказал я.

У Дастуридзе слегка дернулась бровь, и такое удивление разлилось по лицу, что меня взяло сомнение — Дастуридзе ли это? А если и он, дело-то известно ли ему?

— Что?.. Кто?

— Обезьяна!!!

— Не знаю я такого… Знать не знаю… Слыхом не слыхал, — зачастил он сердито и негромко.

— Не знаешь, говоришь?

— Не знаю и знать не хочу! — сказал Коста, только потише и позлей.

— Эй, Кола, — крикнул он повару, — забери посуду с окна, бульону ему… многого захотел.

— Дело, конечно, хозяйское, — сказал я, — но только и Обезьяна тебя давно знает, и Яшка сурамский тоже привет тебе посылал.

— Никого из них не знаю. Что-то ты напутал! — выпалил Дастуридзе совсем почти неслышно и вдруг схватил ложку, зачерпнул бульону и заорал повару: — Ты что, Кола, соли жалеешь? Какой преснятины налил, а ну давай соль!

— Это где же видано, чтобы бульон солили? Соль на столе, соли на свой вкус. Соли, значит, мало, — веселился я. — Забирай свою бурду, и пусть твой Кола посолит ее покруче и клизму себе поставит!.. А сам вали отсюда, гусиный помет, сказано тебе, дело есть!

— Уже иду, — промямлил он, едва ворочая языком, и пошел к дверям.

Пока Дастуридзе притащился, я устроился на одной из лавочек. Он плюхнулся рядом со мной, и я еще рта открыть не успел, как он затарабанил:

— Чего надо! Чего пристал?.. Откуда взялся? Прилип, как к маленькому… Думаешь, на дурака напал? Наплел черт знает что… С каким-то чертом лысым перепутал, а теперь лезет и лезет, скажи на милость…

И пошел, и пошел… Быстро, без передыху, слова путаются, брызжет. А в глазах и следа волнения нет. Чувствую, прощупывает он меня, выход ищет, а тарабарщина эта так, для отвода глаз. Он уже вконец запутался, порол бог знает что, слова не разберешь. Тут-то и подошел к нам Дата, тихо-мирно, на плече две косы.

— Здравствуй, Коста! — Дастуридзе как язык проглотил. — Давненько мы, брат, с тобой не виделись… Годка четыре, не меньше, а?

Дата поставил косы на землю, оперся на них и спокойно разглядывал Дастуридзе.

На кресте и Евангелии могу поклясться: чтобы человека так шибануло, я в жизни не видел ни раньше, ни после.

— Эге… да это ведь Дата! — выдавил он из себя.

— Дата, он!

Он переводил глаза с меня на Дату, с Даты на меня — соображал, вместе мы явились или каждый сам по себе. Смекнул, видно, что про Обезьяну Дата знать не мог. Но откуда я знаю, тоже не мог в толк взять. Видел он меня в первый раз. Присмирел наш хозяин, притих и так и эдак про себя прикидывал, откуда вся эта история с Обезьяной могла нам в руки попасть. Стал он наши косы разглядывать, лезвия пальцем попробовал — то ли время хотел выиграть, то ли чего еще ждал.

— Не слушает он меня, — сказал я Дате. — Думает, я за себя стараюсь. А мое дело маленькое. Мое дело сторона. Мне и отвар не нужен, я его и есть не стал, а уж какой был бульон, слава тебе господи! Просили меня слово передать. Станет слушать — хорошо, нет — дай ему бог всего хорошего, тебе — доброй косовицы, а я обижусь и пойду, куда ноги понесут.

— Так как же ему быть, Коста? — спросил Дата. — Говорить или уйти?

Дастуридзе молчал и уже не разглядывал нас, а сидел, уставившись в землю, и думал.

— Ну, раз так, говори! — сказал мне Дата.