Дата Туташхиа

Квишиладзе кончил, наконец, жевать, еще раз облизнул пальцы, сунул под спину подушку, обвел глазами палату и сказал:

— Видит бог, не знаю, что и рассказывать. Три года тому назад Спиридон Сиоридзе взял и пропал. Вот и весь сказ.

Все ждали услышать длинную историю и теперь растерянно глядели на Квишиладзе.

— Вот так взял и пропал? И больше ничего? — заговорил Кучулориа.

Квишиладзе кивнул.

— Была, наверное, причина. Ни с того ни с сего, взять да пропасть — кому это в голову придет? — сказал Чониа.

— Была, наверное, как не быть! — согласился Квишиладзе.

— Ну, куда хоть поначалу отправился, не говорил? — спросил Варамиа.

— Ничего не сказал, совсем ничего.

— Видно, такой человек, жди — не жди, ничего не скажет, — предположил Кучулориа.

— Это почему же?! — удивился Чониа.

Кучулориа задумчиво почесал в затылке.

— Человек, который возьмет да уйдет, провалится невесть куда и перед уходом слова не скажет, куда собрался… такой разве будет перед уходам языком чесать, куда да зачем иду? Нет, не скажет!

— И чего он только мелет? Уши вянут слушать, — возмутился Чониа. — Чтоб у такого здоровенного мужика да такие мозги куриные. Мать ты моя, чего он здесь накудах-тал!.. Ну и что дальше было? Объявился он хоть раз или нет?

— Нет, не объявлялся. Говорю, пропал. Может, его и в живых нет, не знаю.

— И что же, эта беридзевская баба, ну Цуца твоя — что ж она, так ничего и не знает про своего мужа, про этого Спиридона Сиоридзе? — не поверил Чониа.

— Никакая она не Беридзе, а Догонадзе, но порядок есть порядок, и пишется она по мужу. Про Спиридона ничего она не знает. Сказала бы мне, если б знала. Что Цуца? Деревня наша Квеши какая большая, а что со Спиридоном Сиоридзе — ни один не скажет.

И опять стало тихо. Посидели, помолчали и вдруг как загалдят… Так дней пять и шумели, и все про Спиридона Сиоридзе, кто да что. Обо всем расспросили, все разузнали, даже во что обувался, и любил ли поесть, и что из еды-питья предпочитал — все выяснили. А вот зачем и куда пропал — в этом к согласию никак не могли прийти. Этот Спиридон Сиоридзе уже поперек горла у меня стоял, меня мутить начинало только от одного его имени. Я уже хотел было строго-настрого эти разговоры прекратить, но Чониа меня опередил. Соскочил он с кровати, схватил полено, да как заорет:

— Если какая сука еще раз это имя протявкает… полено видите? Голову размозжу.

Все замолчали и больше про Спиридона Сиоридзе — ни слова, а то, ей-богу, я бы с ума съехал.

Все это, как я вам уже говорил, случилось позже, на пятый или шестой день, а до этого вот как все было. Квишиладзевскую муку, и правда, съели за два дня. На третий день все — кто как исхитрился — прилипли к окнам, но ни к одному из них не пришли. Вечером, уже в темноте, меня подстерег на балконе Чониа и попросил конверт: напишу, сказал, семье, пусть навестят, а то с голоду подохну. Я зашел в комнату дяди, где лежали мои вещи, и принес Чониа конверт, бумагу, перо, чернила. Он тут же сел писать.

— Зря ты, Чониа, в темноте пишешь, глаза испортишь, — сказал Кучулориа, видно, рассчитывая слово за слово выведать, куда и кому пишет Чониа.

— Пусть лучше, браток, мои глаза пропадут, чем мы все — с голодухи. Родственник у меня здесь в Самтредиа, может подбросит чего-нибудь, хоть по губам помазать, а то никого не видать, — ответил Чониа, поняв, что надо утолить любопытство своих соседей.

Время уже ко сну. Сидим мы втроем — я, дядя Мурман и Хосро — лампа у нас горит, ужинаем. Вижу, на столике лежит конверт, который я Чониа дал, вглядываюсь в адрес и разбираю — на конверте — имя возлюбленной Квишиладзе Цуцы Сиоридзе.

— Это что такое? — спрашиваю я своих.

— Да Чониа принес. Квишиладзе, видишь, грамоты не знает, так он за него написал. Прихвати, просил, как в Поти пойдешь, бросишь в ящик:

— Наверное, Квишиладзе-харчей просит. С этим тянуть нельзя, да и лекарств из Поти привезти надо, — сказал дядя Мурман.

Мы ужинали, а я все думал о том, что Чониа говорил мне одно, а Хосро — другое, и адрес на конверте — совсем не тот. Но я ничего не сказал. Мне самому нужно было в Поти — крыс привезти. В прошлое лето я вывел одного крысоеда, назвал его Фараоном. Покупателя на него тогда у меня не нашлось. Я его сдуру и пустил в лазарете. А тут и покупатель объявился, но расставаться с Фараоном мне было уже жалко — отличный людоед из него получился, и стоил он куда дороже, чем покупатель давал. Так и остался Фараон при лазарете, всех крыс извел, на версту кругом — ни одной не найдешь. Теперь изволь сам ходить за ними в Поти — охотиться в пакгаузах потийского порта, я там крысоловки расставлял. Я и надумал — заодно захвачу с собой и Фараона, в Поти у меня клиент объявился новый.

— Я утром в Поти собираюсь, — сказал я Хосро.

— Тогда и лекарства прихвати, а я за дровами поеду, — обрадовался Хосро.

На том и порешили.