Датский король

Чужое вмешательство было для Ксении нежелательно и подействовало как ожог, но в первый момент она даже не обернулась, а стала искать рядом приятельницу: ту словно ветром сдуло. «Наверное, ушла в другой конец зала. Как некстати!» Статный господин лет сорока, который стоял за ее левым плечом, был давно готов к этой встрече и великолепно осведомлен о привычках и пристрастиях балерины. На первый взгляд он казался свободным художником: бархатный берет цвета спелой вишни, просторная блуза, поверх которой белел большой отложной воротник: темно-синий, в тон блузе, атласный бант на шее, ухоженные напомаженные усы, аккуратная заостренная бородка. Под мышкой незнакомец держал ящик — этюдник, полированная поверхность которого эффектно расплывалась разводами благородной древесины. На мастере были брюки из крашеной холстины и массивные ботинки толстой свиной кожи, изжелта-коричневые, со шнурками из такой же кожи. Этот вид показался Ксении достойным внимания: «Колоритный тип: все на нем с иголочки, словно только от портного, почти вызывающе театрально! Ему бы еще ботфорты и кружева на воротник, был бы похож на мушкетера. Что это — поза или подлинная суть?»

— Позвольте представиться: Дольской, Евгений Петрович Дольской, — странный незнакомец почти насильно притянул к губам руку Ксении, при этом сам едва склонил голову. — Восхищен вашим божественным талантом, видел вас во всех партиях. Вы настоящая Сильфида — у вас крылышки за спиной, не замечали? Нужно быть слепым, чтобы этого не видеть!

Балерина грустно улыбнулась: «Начинается! Все поклонники вырезаны по одному шаблону». Она спросила иронично:

— А вы, конечно же, князь и виртуоз кисти? Звучит: князь Дольской! Значит, вас положено титуловать ваше сиятельство?

Поклонник едва коснулся пальцами кончика бородки, стал его поглаживать:

— Фамилия действительно ко многому обязывает, но меня, а не вас, и такой официоз ни к чему. Обойдемся без титулов — мы ведь не в дворянском собрании, правда? А вот живописец я не Бог весть какой, вернее было бы сказать, начинающий художник. Хотя искусство — моя «одна, но пламенная страсть». Вы же, оказывается, не только балерина, но еще и весьма проницательная женщина, и я мог лишь мечтать о такой встрече.

Ксения понадеялась, что если сразу откроет Дольскому свои впечатления от выставки, он, пожалуй, оставит ее в покое.

— Вам интересно знать, что я думаю о выставке? Ну, так вот: она мне в целом не понравилась! Исполнено, бесспорно, мастерски, но слишком уж много обнаженного тела. Красивые формы, чувствуется, виртуозный почерк, а духовной гармонии — увы! — я не ощутила, — это искусство не для меня. И потом, ведь здесь есть даже примеры откровенной пошлости, альковные сцены!

От Ксении Светозаровой, слывущей в богемных кругах набожной затворницей, даже старой девой и молодой ханжой, Дольской готов был услышать именно такое категоричное мнение:

— Что тут скажешь, — французы всегда были сластолюбивы. Их не переделать, и, может, следовало бы снисходительнее отнестись к их традиционному эротизму? Ведь если взглянуть на эти рисунки с некоторой иронией… — Он вовремя надел маску моралиста. — Но не поймите меня превратно! Я ведь вас понимаю, возможно, во многом разделяю ваш взгляд: это задевает религиозные чувства, а святое лучше не трогать… И правда — смотрите, как пошло, соблазнительно переливаются, играют эти капельки воды на женской груди! И ведь акварель Энгра…

— Вот именно! Нельзя оправдать творчество, вводящее в соблазн. — Ксении казалось, что тема теперь закрыта и краткое знакомство закончено, но разговорившийся князь не отступал:

— Между прочим, у меня в роду было много духовных лиц, даже и архиереи, вот только знать бы, кто именно! Я, к сожалению, плохо знаком со своей генеалогией по линии матери, но ведь я по-своему тоже служу Богу как раз в творчестве, которое, как вы справедливо заметили, вещь деликатная. Картина, простите за невольный каламбур, не должна выходить за этические рамки.

Это суждение Евгения Петровича показалось балерине вполне разумным и искренним, а сам князь-художник даже обаятельным. Тут-то вот и проснулось любопытство в наивной душе:

— А вы в какой храм ходите, где ваш приход?

— Что интересно, драгоценнейшая, по материнской линии у меня глубокие греческие корни. Еще ее дед в Одессу перебрался из Салоник, стало быть, прадед мой. Матушка рассказывала: набожен был, на Афон к монахам и в Святую землю плавал. Меня по этой причине с детства в греческую церковь частенько водили, так до сих пор в греческую и захаживаю… Я хотел сказать, окормляюсь там.

Ксения никогда не видела богослужения греков, но была наслышана о его строгой красоте и давно хотела сходить в греческий храм.

— Знаете, это так неожиданно! Действительно интересно… А греческая церковь, по-моему, недалеко от Николаевского вокзала, такая величественная, с большим куполом?

Дольской вспомнил, что где-то в тех краях:

— Да… совсем недалеко. Как раз на Греческом проспекте. Если хотите там побывать, нет ничего проще. Мы сможем вместе посетить богослужение, как только вы пожелаете.