Даун Хаус

– Эх, Тоцкий-Тоцкий, – начал генерал, – как бы вместо путешествия не отправила его Настасья Филипповна на лесоповал за растление несовершеннолетних. Эта женщина…

– Ваня! – прервала рискованные размышления супруга Елизавета Прокофьевна. – Лучше со Львом Николаевичем о делах поговорите.

– Да, наверное, – согласился Епанчин. – Аглая, неси эту бесовскую машину!

И Аглая тут же вынесла из кабинета портативный компьютер.

– Вот, – включая устройство, – заявил Иван Федорович, – мы сейчас тебе, брат, накладную на медикаменты выпишем, не отходя от стола. Что бы мои менеджеры-тунеядцы твои пилюли не слили по случаю. У тебя паспорт с собой?

– Конечно, – послушно кивнул Мышкин, достал документ и протянул генералу.

– Э-э-э… – задумчиво начал щелкать клавишами компьютера генерал, но неожиданно крякнул. – Ничего не понимаю. Надо слесаря по компьютерам звать. Сломался, наверное…

– Вы перезагрузитесь и через «safe mode» запустите, – посоветовал князь, через плечо Ивана Федоровича заглядывая в компьютер.

– Разбираешься что ли? – удивился его будущий тесть.

– Я программист – сообщил Мышкин, но оговорился, – правда, доктор Шнейдер мне не рекомендовал больше этим заниматься, боялся, что я от голода умру. Я и правда в обморок несколько раз от недоедания падал, но от компьютера не отходил. Такой я увлекающийся.

– Это ничего! – обрадовался Иван Федорович, к своему удовольствию открывший новые, доселе ему неизвестные грани характера молодого человека. – А чем ты еще увлекаешься?

– А всем… – ответил Мышкин. – Но меня за восемь лет абсолютно вылечили и реабилитировали!

– Ну, на, побалуйся, – он протянул Мышкину ноутбук. – И не бойся, от голода мы тебе умереть не дадим.

Лев Николаевич бережно принял аппарат, положил пальцы на клавиатуру и закрыл глаза…

В одно мгновенье мир вокруг него изменился – исчезли резкие тона, изменился ландшафт, вышло два солнца. Он сидел на скале, а внизу, в долине, залитой рассветным пурпуром, текла зеленая река. Над рекой порхали гигантские бабочки, по изумрудным берегам дремали лиловые крокодилы, а над всем этим висел желтый туман. Да и сам Мышкин изменился, вместо джинсов и неизменной клетчатой рубашки на нем появился смокинг...

– Князь! – возгласом привела его в чувство Елизавета Прокофьевна. – Пора в ЗАГС ехать, нас там давно ждут.

Он открыл глаза и обнаружил, что все члены семьи успели одеться в вечерние платья, а Аглая и, вообще, в свадебное. К своему крайнему изумлению, он понял, что тоже в смокинге.

– По машинам! – раздался с улицы голос Ивана Федоровича.

Все заторопились и пошли к дверям.

Сцена 80. Автомобиль молодых. Улицы Москвы

Пока они ехали в машинах до места рядом с машиной молодых долго кружилась гигантская бабочка махаон и агрессивно билась в стекло машины, выдавая свою звериную сущность. Впрочем, ее видел только Мышкин, но говорить никому из осторожности не стал.

Сцена 81. Москва. У ЗАГСа на ул. Грибоедова. Скандал

К тому времени у ЗАГСа собралось немало гостей. Тут наличествовали и бледный, заросший щетиной Гавриил Ардалионович с букетом незабудок, и Варя в оранжевом платье с вырезом до копчика, но в кроссовках, и Фердыщенко с перебинтованной лодыжкой и гипсовой статуэткой пляшущего сатира, и много прочих наряженных лиц.

– Молодые! – взвыли гости, когда свадебный кортеж поравнялся со зданием ЗАГСа. В воздух полетели цветы, грянул медью пожарный оркестр.

Первыми из машины вышли генерал с супругой и дочерьми, а уже за ними показались князь с невестой. Процессия неторопливо стала подниматься по лестнице в здание.

Но тут из-за угла раздались выстрелы, музыка и выехал лимузин с открытым верхом. В нем сидели Рогожин за рулем и Настасья Филипповна.

– Совет да любовь! – хмуро поздоровался со всеми Парфён, выходя из лимузина сам и помогая выйти Настасье Филипповне.

– Плохие новости! – шепнул Ганя Фердыщенко, наблюдая, как изменяется в лице князь, по мере приближения к нему Настасьи Филипповны.

– Убийство намечается, я глубоко взволнован, – согласился тот и начал пробираться сквозь толпу прочь, но кто то из стоящих подставил ему ножку и он с грохотом покатился вниз.

– Жуть! Скандал! – сказала Елизавета Прокофьевна, машинально загораживая своим телом дочерей.