Дауншифтер

Тьфу ты! Кивнув Сомову на румпель, я дождался, когда он перехватит управление, взял автомат и полез на нос.

– Одиночными не стреляй, – посоветовал за спиной Михаил. – Так ты, ясно дело, его защекочешь. Ты короткими тренируйся, троечками. В ближнем бою потребуется именно это.

Послушавшись напарника, я переставил переводчик на автоматический огонь.

С открытого прицела стрелять было несколько непривычно, избаловал современного охотника ассортимент оптики. Заполучив АК-105, я сразу начал переживать, что на автомате не установлен коллиматорный прицел, добыть который в Каменных Крестах невозможно.

Ладно, погнали.

Первая очередь ушла в молоко. Вторая пошла лучше, получив пулю, прыгун сразу взъярился, заорав во всё горло. Ну, ты тупой! Это вам не мудрый медведь, который сызмальства знает опасность огнестрельного оружия и позу изготовившегося стрелка понимает сразу. Прыгун и не думал убегать. Что ж, тогда хватай.

Ствол уводило, но не сильно. Приспособившись, я начал компенсировать подброс наведением на мишень, первой пулей целясь чуть ниже. Тройки пошли по месту. Рассвирепев, нечисть эффектно прыгнула с берега на большой валун, оказавшись чуть ближе, а илимка уже подходила. Не промажешь. Ещё после двух очередей прыгун свалился в реку и, запоздало что-то всё-таки сообразив, попытался доползти до зарослей. Тут я его и добил, всадив пару пуль точно в голову.

– Ну, как тебе машинка? – поинтересовался Новиков по рации.

– Отлично! Высматривай следующего, – радостно откликнулся я. – Но коллиматор не помешал бы.

– Ух ты, коллиматор ему подавай… Молодой ещё, зрячий, и так всё увидишь! Дальше идём, скоро сворачивать. Конец связи, – отбился Димка, зато Сомов воспитательный процесс охотно продолжил:

– Сколь патронов сжёг?

– Штук двенадцать…

– Вылущи и пересчитай, – посоветовал Гумоз и замолчал.

Пожав плечами, я отсоединил магазин и вынул из него оставшиеся патроны.

– Ого, восемнадцать ушло!

– Во-во. А надо, чтобы ушёл всего пяток. Понял? Садись за румпель, Длинный Карабин Натти Бампо, сейчас нас в какие-нибудь дебри поведут.

Так и вышло, минут через десять «Обь» круто свернула направо, уходя в речушку Гудкэннэкон, то есть Щучью, на которой в глубине тайги и стоит центральная фазенда Сарсембаева.

Здесь было гораздо тесней. Низкие лесистые берега сблизились, порой лодки проходили всего в трёх метрах от густых зарослей ивняка, в которых запросто могла притаиться изготовившаяся к смертельному прыжку нечисть. Спокойное плавание закончилось, всем приходилось быть настороже. Расслабившийся было Сомов поменял барскую позу владельца белоснежной океанской яхты на актуальную сторожевую. Сидя с помповым ружьём, ствол которого был направлен в сторону береговой зелёнки, он был вынужден то и дело перепрыгивать с одного борта илимки на другой, в зависимости от того, откуда в эту минуту могла исходить опасность.

Я же, управляя в узостях длиной лодкой, ни на секунду не мог отвлечься на разглядывание берегов. Все напряжённо молчали.

Километр за километром мы неуклонно продвигались вглубь тайги, в ту сторону, где мне ещё не доводилось бывать. Стену тайги то и дело разбавляли обширные поляны, белокопытником, или «лопухом таймурским», если не по латыни. Речка успокоилась до сонного состояния, сильно меандировала на местности, где почти не было уклона, течение практически не чувствовалось. Дно поменялось. Вода всё ещё оставалась прозрачной, однако дно совсем другое, заросшее водорослями, а не каменистое, как было всего пяток километров назад. Менялись и берега, яры становились выше. Еще через километр пути справа показались остатки лагеря геологоразведчиков. В восьмидесятые годы прошлого столетия они активно искали здесь жилы исландского шпата. Однако с тех пор, как промышленники научились синтезировать оптический шпат, интерес к природному был утрачен.

Пару раз движение усложнили шиверы – мелководные участки реки с быстрым течением и беспорядочно расположенными в русле подводными и выступающими из воды камнями. В отличие от порогов, шиверы локальны, их последовательность плохо прослеживается, шкиперу трудно выделить линию преимущественного стока воды – струю. Поэтому основная сложность при прохождении шиверы, как и любого препятствия на реке, – определение линии движения судна. Чем я и занимался.

На одной из излучин Ильяс показал рукой на одиноко стоящий лабаз, очень старое, почерневшее от времени сооружение на четырёх опорах-сваях.

– Эвенкийский лабаз, – пояснил он по рации. – Они очень редко его посещают, я ни разу не видел здесь человека. Но кто-то сюда приходит, оставляет нимад. А потом его забирают… Одно время я даже считал, что это припасы для кого-то из беглых родственников, имеющих проблемы с законом.

– А потом? – спросил я.

– Плюнул. Меня это не касается. Никто в мои дела не лезет, я тоже не суюсь в лишнее. Эвенки живут по своим законам.