Даурия

Роман все время, пока эта необыкновенная беседа шла более или менее спокойно, с острым любопытством разглядывал офицеров и дружинников, добрую половину из которых хорошо знал. По выражению лиц старался определить он, кто как настроен. Напротив него сидел все время помалкивавший Андрон Ладушкин, коренастый моложавый урядник, сотня которого поголовно состояла из уровских белковщиков и зверобоев, от которых солоно приходилось партизанам. Было видно, что Андрон тщательно взвешивает каждое слово Василия Андреевича и о чем-то напряженно думает. Рядом с Андроном сидел важный, насупленный Епифан и покусывал кончики своих серебряных усов, глядя в какую-то одну точку на потолке. Изредка он поворачивался к Андрону и что‑то говорил ему. За ними виднелась огненно-рыжая голова Егора Большака, который все хватался за воротник своей гимнастерки, словно он душил его. Дальше, у кадки с каким-то вьющимся комнатным растением, нервно поигрывал темляком своей шашки старавшийся держаться в тени Каргин, и всякое резкое слово Василия Андреевича заставляло его тоскливо морщиться.

Когда же Кибирев и офицеры вспылили и с шумом поднялись со своих мест, он тоже вскочил и принялся уговаривать их не уходить, стараясь одновременно утихомирить и тех из дружинников, которые с угрозой наступали на офицеров. «Этот все такой же, все помирить старается», – подумал про него Роман, а про Ладушкина и Большака решил, что те, по-видимому, склонны всерьез договориться с партизанами.

Когда водворился порядок, к Василию Андреевичу обратился Андрон Ладушкин:

– Значит, под корешок нас выводить не собираетесь?

– Нет, Андрон Михайлович, такие люди, как ты, могут не дрожать за свою шкуру. К нам вам путь не заказан.

– Что же, ежели оно все так, как ты толкуешь, то нам и верно нечего друг друга за грудки брать. Давайте вот и помиримся.

– Ты что, Андрон! – обрушился на него Епифан Козулин. – Забыл, видно, как партизаны нашего брата на распыл пускают? У них в трибунале для нас один приговор – голова с плеч.

Взбудораженные его словами, дружинники и офицеры, одни серьезно, другие зло и насмешливо, уставились на Василия Андреевича. «Посмотрим, что ты на это скажешь», – читал на их лицах Роман.

– Да, мы сурово расправляемся, но только с оголтелыми богачами, с казацкой верхушкой.

– Врешь! Разбираться вы не шибко любите, – запальчиво бросил Епифан.

Сидевший с ним рядом Капитоныч обернулся к нему и стал его в чем-то разубеждать.

А Василий Андреевич, обращаясь ко всем, спокойно отвечал на выкрик Епифана:

– Нет, разбирались и разбираемся… Под одну метелку всех не метем. Именно поэтому я и рискнул приехать сюда… Кого мы, например, уничтожили в Мунгаловском? Платона Волокитина и Чепаловых. Что это за люди были – вы сами знаете. Цвет нашего поселка выдали они карателям. Так неужели же мы должны были пощадить их? Таких подлецов мы не щадили и не пощадим. Жестокая необходимость заставляет нас показать в таком случае, что наша рука не дрогнет.

– Вы что же, приехали к нам, чтобы похвастаться, что у вас рука не дрогнет? – не вытерпел и подал свой голос Кибирев.

– Нет, ради этого удовольствия не забрался бы я в ваше логово. Я приехал сказать казакам-середнякам, казакам-труженикам, что их интересы не имеют ничего общего с интересами атамана Семенова. А вам, гражданин Кибирев, я скажу, что ваша программа – это смесь монархизма с эсеровщиной!

– Неверно! – закричал, багровея, Кибирев. – Мы не монархисты и не эсеры.

– Заблуждаетесь, гражданин Кибирев… Под любым пунктом вашей программы с удовольствием подпишется каждый правый эсер.

– Больно скоро вы ярлыки наклеиваете.

– Ярлыков я не наклеиваю. Вы сказали, о чем вы думаете, я сказал, кто ваши единомышленники. Разве вы не говорили, что не хотите видеть в Забайкалье коммунистических порядков?

– Говорил, не отрицаю, – процедил сквозь зубы Кибирев.

– А об этом самом кричат сейчас в истерике все здешние эсеры любых мастей. Вы отличаетесь от этих господ только тем, что сами решили покончить с семеновщиной. Что же касается целей, то они у вас одни и те же. Скажите мне, какую вы хотите установить здесь власть?

– Всеобщую!

– Значит, такую, в которой бы участвовали представители всех сословий здешнего населения?

– Именно.

– Ну, а кто же будет задавать при этой власти тон? Рабочий, простой крестьянин и казак или казацкая верхушка вкупе с фабрикантами, купцами и золотопромышленниками?

– А хотя бы и так! – зло перебил его Кибирев. – Только что же здесь плохого? Сынков и пасынков у нас не будет. По всеобщему выбору поставим мы к власти честных и умных людей, которые бы за Россию радели. А ведь вам на нее наплевать.