Даурия

— Здорово, — коротко приветствовал его застуженным басом лесной нелюдим в косматой маньчжурской папахе.

— Здравствуй, здравствуй, — сдержанно усмехнулся Роман. — Какими судьбами к нам?

— Письмо привез вашему главному.

— От кого?

— От Каргина и Кибирева.

— Давай его сюда. Поглядим что за письмо.

— Не могу. Приказано передать только Журавлеву. Не вяжись ко мне, а давай буди его поскорее. Дело у нас срочное, — сердито шевеля мохнатыми бровями, прорычал Капитоныч, недовольный тем, что приходится много разговаривать.

Роман решил с ним не спорить и пошел будить Журавлева. Приоткрыв половинку филенчатой двери, он боком протиснулся в скупо освещенную привернутой лампой горницу поселкового атамана, где спал на деревянном диване у жарко натопленной печки недомогавший в те дни Журавлев.

— Павел Николаевич! — дотронулся он рукой до его плеча. — Важные новости. Прибыли парламентеры от орловской дружины.

Журавлев тотчас же оторвал от подушки в красной наволочке всклокоченную лобастую голову. Сел, прибавил в лампе огонь и стал застегивать воротник гимнастерки. Затем пригладил волосы, поправил на себе поясной ремень и приказал ввести парламентеров.

Войдя в горницу, Капитоныч прежде всего помолился на образа, а потом молча и с достоинством отвесил поклон Журавлеву.

— Ну, что скажешь, старый служивый? — глядя на Георгиевские кресты на полушубке Капитоныча, спросил Журавлев.

— Письмо тебе, — достал Капитоныч из своей папахи прошитый нитками и залитый сургучом пакет.

Журавлев взял пакет, не спеша распечатал, прочитал и весело улыбнулся.

— Хорошо. Посоветуюсь с кем надо, а потом дадим наш ответ… Отведи служивых на кухню и вели накормить, — приказал он Роману, — а сам сейчас же позови ко мне Василия Андреевича и Бородищева.

Василий Андреевич с работниками своего организационно-инструкторского отдела жил в доме через дорогу от штаба. Когда Роман пришел к нему, он еще не спал, хотя был уже третий час ночи. С давно потухшей трубкой в зубах сидел он за трофейной пишущей машинкой и при скудном свете жестяной лампешки сосредоточенно отстукивал по клавишам крепкими смуглыми пальцами. «Опять, видно, воззвание какое-нибудь сочиняет. И когда только спит человек?» — подумал Роман о нем с восхищением и теплотой.

Романа Василий Андреевич встретил довольным возгласом:

— А, племяш! Кстати, брат, зашел, кстати. Я тут, понимаешь, с вечера бьюсь над одним воззваньицем. Послушай, как оно у меня получилось. По-моему — ничего. Но все-таки ты послушай. На свежую голову, глядишь, и подскажешь что-нибудь дельное, — и, не дав Роману опомниться, стал увлеченно читать.

— Хорош-шо! — с полным убеждением объявил Роман, так как давно считал, что лучше дяди никто не напишет. До сих пор он помнил его обжигающее душу воззвание, которое читал в восемнадцатом году в Чите, когда красные оставляли ее.

— Значит, ничего, говоришь? — лукаво усмехнулся Василий Андреевич.

— Какое там ничего… Прямо здорово! — с еще большей убежденностью подтвердил Роман.

— Экий ты, брат, восторженный, — погрозил ему пальцем Василий Андреевич, — хитришь ведь, огорчать старика не хочешь.

— Да нет же… У меня и в мысли этого не было.

— Ладно, ладно… Давай рассказывай, с чем пожаловал.

Узнав, что приехали парламентеры, Василий Андреевич принялся ругать Романа.

— Так что же ты молчишь? Вон какие новости, а ты битый час торчишь у меня и помалкиваешь. И когда ты научишься порядку? — горячился он надевая полушубок и одновременно прибирая на столе бумаги. Роман, посмеиваясь, молчал.

Прибежав в штаб, Василий Андреевич увидел горячо споривших Журавлева и Бородищева. Размахивая письмом под носом Журавлева, Бородищев кричал:

— А я тебе говорю, что тут может быть и подвох! Придешь к ним для переговоров и влипнешь, как кур во щи. Если они серьезно хотят разговаривать, так пусть сами и едут к нам. Кориться ведь они хотят.

Василий Андреевич взял у него письмо, подошел к лампе и стал читать. Журавлев и Бородищев наблюдали за ним, остывая от возбуждения. Дочитав, он спросил Бородищева:

— А откуда ты взял, что они кориться хотят? Из письма этого не видно. Они просто изъявляют желание встретиться с нашими ответственными представителями.

— Как это так не видно? Даже очень все видно. Раз пишут, значит, приспичило. В письме этом одно из двух: либо подвох, либо — сдаюсь, помилуйте!

— Нет, здесь что-то другое, — с видом, не допускающим возражений, сказал Василий Андреевич. — Из всего этого мне ясно только одно: не одним нам известно, что Красная Армия уже под Иркутском. Вот это и заставляет Каргина, Кибирева и всех, кто с ними, что-то предпринимать. А сдачей на милость здесь и не пахнет. Хитрят эти люди, а мы должны их перехитрить.

— Что же ты тогда посоветуешь? — спросил Журавлев.

— Встретиться с ними. Хотя бы только затем, чтобы выведать, что у них затевается… Да, — потер Василий Андреевич левой рукой лоб, — а кто привез это письмо? Может, кое-что узнаем от этих людей.

— Да, потолковать с ними не мешает, — согласился Бородищев.

— Роман! — крикнул Журавлев. — Попроси сюда парламентеров.