Давай никогда не встретимся

Не задумываясь о том, что делаю, я вышел на улицу. Дверь хлопнула за моей спиной. Откуда-то со стороны послышался перепуганный голос, выкрикивающий моё имя, и я увидел стоящего на той стороне дороги кучера. Он размахивал руками, пытаясь привлечь моё внимание. Ох, как он сейчас должен был жалеть, что повёз меня сюда! Усмехнувшись уголком рта, я шагнул прямо в центр беспокойной массы. Какое совпадение, что движение началось именно сейчас, когда я оказался здесь. Разве не так всегда у меня происходило? Сплошные совпадения. Послышались новые выстрелы – полиция стреляла по толпе. Перепуганный кучер ринулся навстречу, расталкивая людей и продираясь ко мне. Я не обратил на это никакого внимания. Мне неожиданно стало всё равно. Подогреваемый этим равнодушием, я протискивался всё ближе и ближе к музею и стрельбе.

Послышался очередной выстрел, и я неожиданно почувствовал, что падаю. Земля больно ударила по спине, и я потерял сознание. Мир погрузился в вязкий безжизненный мрак.

Казалось, прошла вечность, прежде чем темнота перед глазами начала рассеиваться, а мысли – вновь воспринимать окружающий мир. В себя приходил тяжело, болезненно и неохотно. Сложно сказать, сколько прошло времени прежде, чем окончательно очнулся. Я был дома; над моей кроватью хлопотала няня – не госпожа Болейн, а другая, нынешняя. Мать сидела в сторонке. Столкнувшись с моим мутным взглядом, она вскочила с кресла и приблизилась к постели.

– Сынок, ты как? Хорошо себя чувствуешь?

Я прикоснулся рукой к чуть побаливающей голове и поморщился. Мысли мешались в полную кашу. Приподнялся на локтях, осмотрел слишком резкую, непривычную взгляду комнату и неожиданно спросил:

– Я что, жив?

Мать испуганно ахнула.

– Конечно! Я не хочу даже предполагать иного!

– Ну почему же, он вполне мог погибнуть, – послышался сухой голос отца.

Развернувшись, я увидел его, стоящего у двери со скрещенными на груди руками.

– Когда ты застрял в толпе, – продолжил отец, – полицейский выстрелил в идущего впереди бунтаря. Ты бы мог пострадать, но обошлось – пуля даже не задела. Раненый упал, зацепил тебя, и ты потерял сознание от удара о мостовую. Не затоптали благодаря тому, что бедняга прикрыл тебя своим телом. Можно сказать, спасся чудом.

Чудом? Это показалось мне одновременно странным и естественным, словно я чувствовал, что моё время ещё не вышло. Что не выполнено то, ради чего родился. Покачав головой, медленно спустил ноги с кровати. Поднял требовательный взгляд на мать.

– Сколько времени я здесь лежу?

Та развела руками.

– Пару часов, не больше. Можешь встать?

Кивнув, я поднялся и подошёл к выходящему на проспект окну. Простиравшаяся передо мной улица казалось спокойной и даже умиротворённой. Словно не было никаких волнений, не громили далеко отсюда разгневанные люди правительственные здания и не убивали друг друга из пистолетов. Прислонившись лбом к холодному стеклу, я зачем-то проследил взглядом за идущей по мостовой в

компанией студентов. Хохоча, те скрылись за поворотом. Мы остались одни: я и пустая улица.

– Я заглянул к маэстро, чтобы извиниться за твоё отсутствие, – послышался сзади голос отца. – И мастер передал тебе приглашение. Он хочет, чтобы ты отправился вместе с ним в гастроли. Если проявишь себя с лучшей стороны, то это будет твоё первое выступление. Дебют в роли композитора.

Я замер. Прищурился, внимательно разглядывая противоположный дом, на который невольно упал взгляд. Предложение вызвало никогда ещё ранее не испытываемый мною интерес. Хоть воспоминания, разбуженные разговором с няней, стёрлись будто по волшебству, в душе они оставили странный не проходящий след. Хотелось то ли бежать прочь от этого города и самого себя, то ли сполна насладиться жизнью, которая мне открывалась. Я круто развернулся к отцу и улыбнулся со всей нетерпеливой уверенностью, которую испытывал.

– Я поеду. Когда маэстро отправляется?

Мать взволнованно взглянула на меня. Отец приподнял брови, но ответил:

– Послезавтра.

– Хорошо. – Я сложил руки на груди. – В таком случае прикажите, чтобы собрали вещи. Послезавтра я отбываю.

Возможно, расставание с семьёй и городом, в котором родился и вырос, должно было тронуть меня, но на удивление я ничего не чувствовал. Спустя день мы с маэстро сели в поезд и отбыли навстречу новой жизни.

Всё это случилось так давно, что если б не письма и детские фотографии, я счёл это длинным, подробным сном.

– Маэстро, скажите, почему одиннадцать лет назад Вы, никогда ранее не стремившийся войти в сферу музыки, вдруг отправились в своё первое турне?

Я взглянул на молодую журналистку, стоявшую рядом со мной и, как палец на курке, державшую наготове блокнот и ручку. Её фотограф наставлял на меня громадный объектив камеры.