Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

Профессор не был ни тем, ни другим. В жизни законной являлся рядовым завлабом в одном ничего не значащем, но академическом институте; в жизни тайной сделался средним бандитским авторитетом. Ни с одною из жизней он порывать не хотел. В наше время подобных судеб полно. Такое раздвоенное состояние накладывало отпечаток на все замыслы профессора, придавая им несколько вычурный, почти абстрактный характер. От обычного преступника он отличался, как шахматный композитор от практикующего гроссмейстера. Его мало радовала победа, добытая ввиду грубого зевка неуклюжего противника. Радовала, но мало. Он никогда бы не признал свою «шахматную» идею ошибочной только потому, что хам, сидящий напротив, вдруг бы взял да шарахнул его доской по голове и был за это объявлен победителем.

Короче говоря, высадив Руслана у входа в психиатрическую больницу, известную в городе под именем Соколовки, он проехал еще с полсотни шагов, выбрался наружу и осторожно двинулся вслед за вооруженным влюбленным.

Чем дольше он предавался слежке, тем отчетливее понимал, что Руслан выбрал самый разумный вариант отмщения злобному сутенеру.

Быстро найдя десятое отделение (браво, Лариса, доходчиво обрисовала маршрут), легко и незаметно перелез через ограду. Не сделав и сорока шагов по территории, обнаружил ту самую беседку, занятую той самой парочкой, окутанных паром беседы безумцев. Сориентировался на местности, легко определил, откуда могут воспоследовать подозрительные взгляды, и принял меры визуальной предосторожности. Приблизился к беседке на максимально возможное расстояние. Еще раз огляделся. Достал из футляра винтовочку свою полуигрушечную. Прицелился, превратившись в момент прицеливания из мешковатого увальня в нечто на зависть молодцеватое и справное. Выстрелил, убедился, что попал, и исчез из возможного поля зрения.

Тут профессор, начавший думать о своем молодом друге со своеобразным уважением, цокнул языком. Он понял, что Руслан в чем-то просчитался. Никита придал значение внезапной боли в левой ягодице и начал быстро понимать, что это такое. А Руслан самоуверенно позволял себе этого не видеть.

Впрочем, разочарование профессора было кратким. На самом деле ему было выгодно, чтобы раненый зверь отыскал охотника. Об этом шла речь выше. Пристроившись у щели в заборе, профессор азартно кусал губы.

Гибель Руслана была близка в этот момент, и весьма. Громадная смутная фигура вывалилась из беседки и куда-то двинулась. Почти не прихрамывая. Не куда-то, а именно к тому кирпичному углу, за которым стрелок паковал свое оружие.

Напрасно, наблюдая за этой сценой, снисходительно улыбался профессор, думая при этом какую-то чушь, вроде того, что как мало порой знает обычный человек об истинных мотивах своих иногда даже самых важных поступков. Не пройдет и полгода после изложенных здесь кое-как событий, сам господин завлаб станет жертвой заурядной оплошности, заключающейся в недооценке противника, и его голова в издевательски приклеенных очках будет найдена в одном из майских мусорных ящиков.

Да и Руслана он похоронил рано.

Оказалось, что за время путешествия от беседки до скрывающих Руслана туй Никита успел понять не меньше, чем очень умный человек, обладающий всею информацией по данному случаю. И жажда мести уступила в нем жажде освободиться от навязанной ему собачьей участи. Находясь рядом с медицинским учреждением, он кинулся к его дверям. Ему был нужен скальпель или что-нибудь в этом роде, чтобы собственноручно распороть себе задницу и выковырнуть кристалл отравы, прилетевшей из казавшегося ему совершенно фантастическим рассказа перепуганного Дин и.

Двери в психушках просто так не открываются, даже в привилегированных отделениях.

Известные своей силой кулаки обрушились на тупо запертую дверь. Никита сотрясал ее ударами и требованиями, чтобы ему немедленно открыли.

Тихие местные больные, собравшиеся вернуться с прогулки, стояли в туманном полумраке у крыльца. О том, что они живы, можно было догадаться только по струйкам пара, сочившимся из ноздрей. Поняв, что с дверью ему не справиться, Никита повернулся к ней спиной. Когда он обводил взглядом депутацию тихого помешательства, она перестала дышать. Сколько они друг другом любовались бы, сказать трудно, когда бы не появилась медсестра, та самая, что давеча аккуратно избивала обрывок рельса в глубинах сырого тумана. Она белым бодрым призраком просочилась сквозь рощу серых памятников и выступила на первый план.

— В чем дело?! — был ее звонкий и прямой вопрос.

Никита, на ходу расстегивая штаны, кинулся к ней.

Психиатрические медсестры люди каленые, никакими эффектными извращениями их с толку не собьешь. Халат не шелохнулся, шапочка не дрогнула.

— Вот, вот, вот! — хрипел и подвывал Никита, сдирая с себя штаны, трусы и выставляя на всеобщее обозрение раненую плоть, — мне нужны нож, скальпель, пинцет. Скорей, только скорей! Ты меня понимаешь?!

Никита попытался посмотреть в глаза медицинскому существу.

— Понимаю, — спокойно, но не душевно ответило оно.

— Я ранен, понимаешь, ранен!

— Куда?