Давай попробуем просто жить

И снова целует и стонет, когда я провожу рукой по его ягодицам, задерживая её внизу, у входа.

- Гарри, ты понимаешь, чего просишь? Не думаю, что ты уверен, - вглядываюсь в его глаза.

- Уверен. Пожалуйста, Северус…

И подаётся назад, к моей руке.

- Знаешь, это может быть неприятно. Даже больно.

- Я не боюсь. С тобой.

Я не железный, и я больше не могу.

Развожу его ягодицы и нахожу желанную точку.

Я стараюсь быть аккуратным и нежным, и терпеливым. Целую его шею, пока мои пальцы осторожно входят в него. Я помню, что он никогда ещё, ни с кем, ни разу. Что он сейчас боится новых ощущений, хотя бы потому, что до меня никто не прикасался к нему - там. Забываю о собственном желании, думаю только о нём.

Когда он немного успокаивается и перестаёт дрожать, и даже начинает двигаться мне навстречу и тихо шипит, и потом уже просит не останавливаться, я усмехаюсь про себя и показываю ему, что может быть ещё лучше, гораздо лучше, если я двину чуть в сторону немного согнутым пальцем. Он громко ахает, а потом ещё и ещё. А потом я убираю руку, переворачиваю его на спину и накрываю собой, и хочу спросить, можно ли мне, но забываю обо всём, глядя в его лицо и горящие глаза, и словно сквозь какую-то пелену слышу, как он хрипло произносит:

- Пожалуйста, Северус, дальше, - и раздвигает ноги подо мной, сгибая их в коленях и притягивая меня к себе.

Меньше всего я хочу, чтобы ему сейчас было больно. Я даже какое-то мгновение злюсь на него за то, что причиню ему эту боль.

Чёртов мой несносный упрямый нетерпеливый желанный любимый мальчишка!

И происходит всё так, как происходит, и я двигаюсь осторожно, а после замираю в нём. На его ресницах дрожат слёзы, а глаза широко распахиваются и дыхание сбивается, и я удерживаюсь на кромке и даю ему привыкнуть к себе, и приникаю к его влажному лбу губами, и шепчу ему, какой он сейчас мой.

Он дышит ровнее и медленно, плавно обвивает меня ногами за талию и едва заметно качает бёдрами мне навстречу. И просит меня перестать сдерживаться. И улыбается закушенной губой.

Я жду, потом снова двигаюсь. Эмоции во мне закручиваются в водоворот, я то в них тону, утягиваемый в воронку, то выныриваю на поверхность, но ни на минуту не отрываю взгляда от его лица.

Вижу, когда боль сменяется иными ощущениями и вижу, как раскрываются его губы в беззвучном шёпоте. Двигаюсь быстрее и сильнее, когда он скользит руками по моей груди и подаётся навстречу, и просит ещё. И водоворот сменяется сперва ровной гладью, покачивающей нас в своих объятиях, а затем нахлёстывающими волнами, несущимися к какой-то чёртовой матери и заставляющими забыть обо всём на свете.

Я слышу его хриплый голос и вижу потемневшие глаза, и мои барьеры рушатся. Мои движения в нём и его стоны, и горячие ладони на моей спине, и его возбуждённый член трётся о мой живот - от этого всего я умираю и рождаюсь заново с каждым своим толчком и с каждым его сладким всхлипом. И то, что я в нём - так правильно, так мучительно хорошо.

Он кончает чуть раньше меня, и я хочу наклониться и вылизывать его живот, целовать, словно произносить безмолвное «спасибо», но остановиться тоже сейчас не смогу, и только усиливаю толчки, и меня бьёт дрожь, и кровь кипит в венах. И в конце всё вокруг взрывается и остаётся только он, мой Гарри, лежащий подо мной и обвивающий меня руками.

* * *

Он прижимается ко мне лбом и выдыхает:

- Гарри.

Затем укутывает нас одеялом и прижимает меня к себе.

Я молча утыкаюсь лицом в его плечо - кажется, это настолько вошло в привычку, что даже не представляю, как я буду спать один, без него.

Я хочу ему сказать, что мне сейчас так хорошо, и что я глупый дурак, который боялся непонятно чего, и что его пальцы самые нежные в мире, а кожа пахнет морской солью, но он покачивает меня в объятиях и говорит:

- Шшш… Засыпай…

И сонно целует меня в макушку.

Я обнимаю его рукой и плыву, покачиваясь на волнах сновидений.

* * *

А весна у нас сумасшедшая просто. Вокруг всё расцветает, поёт и сверкает, и по ночам на чердаках орут ополоумевшие коты, а днём в тёплых лужах нахохлившиеся воробьи чистят свои перья. Небо синее-синее, словно ляпис-лазурь, а ветер лёгкий и свежий, и клейкие листья, выбираясь из почек, разворачиваются и щекочут нос своим терпким запахом.

Нам срывает крыши, мы порой даже не сразу понимаем, что существуем не автономно от мира, а в нём самом, мы вспоминаем о нём только в минуты крайней необходимости.

Почти каждую ночь мы занимаемся любовью, а после я засыпаю в его объятиях. Северус говорит, что я способный и восприимчивый, и пусть он при этом саркастичен, я-то уверен - он говорит чистую правду. Я знаю, что ему нравится и что доставляет удовольствие, знаю его самые-самые чувствительные места, знаю, как прикасаться, чтобы он забыл обо всём на свете и думал только обо мне.

А ещё я научился прогуливать лекции и легко переносить ворчание Северуса по этому поводу. Правда, случается такое редко - только когда у него выпадает свободный день, который мне, конечно же, сразу становится жаль тратить на учёбу.