Давай поспорим? (СИ)

Черт, я боюсь. Безумно боюсь. Плохая была идея напроситься к нему. Лучше бы сняла какой-нибудь самый дешевый номер. Или койку в хостеле. В крайнем случае, вернулась бы домой. Нет, что-то меня дернуло поехать к нему.

Он думает, что я не замечаю его взгляд. Да я мысли его читаю. И стояк его видела. Он меня хочет. Не касаясь, не целуясь, я вижу, как он меня хочет. По его взгляду вижу, в каких позах он готов со мной это сделать.

И мне страшно. Что я сама перейду эту грань. Потому что сама его хочу. А как называют девушек, которые сами напросились в гости и сами отдались?

Я стояла на пороге его спальни и видела, как он наваливался на меня сверху, ощущала его вес на себе, как входил в меня одним толчком. Нестерпимо и жадно присваивая. Целует. Целует шею, ключицу, грудь, губы. Много-много раз. И мы потом хватаем воздух, потому что весь выпили друг у друга.

Чуть прохладные капли воды понемногу стали остужать мое тело и горящие щеки. Перед глазами все еще стояли нереализованные картинки, а в животе полыхал огонь, которому так и не дали разгореться. Потушили в зачатке, так сказать.

Я беру гель для душа и намыливаю свое тело, представляя, что было бы, если бы я не была тут одна. Если бы сзади меня стоял он, и сам растирал этот скользкий гель по моему телу, задевая чувствительные точки моего тела. А еще он пахнет им. Значит тонкие ноты бергамота — это гель для душа. Теперь и я пахну им.

Громкий стук в дверь отвлек меня от моих размышлений. Хорошо, что я закрыла дверь на щеколду. Если бы Рома заглянул ко мне, пусть и через слегка приоткрытую дверь, я бы умерла от стыда. Полностью голой при свете меня видела разве что мама.

— Настя? — слышу я приглушенный голос, — ты жива?

— Да, выхожу уже, — сказала я быстро, выключая воду и быстро хватая полотенце, чтобы обернуться в него, все еще подозревая, что дверь может открыться.

Я нахожу Рому в гостиной. Он сидит на том шикарном большом диване и смотрит плазму. Кажется идет какая-то передача про современную экономику Америки и ее очередной кризис. Подхожу к нему на цыпочках, боясь отвлечь. И недолго любуюсь его профилем в свете мигающей плазмы. Свет он так и не включил.

Рома видно почувствовал, что его наглым образом рассматривают и повернулся в мою сторону. А я стою, пойманная с поличным, в одной его футболке. Действительно только в ней. И он это понимает, потому что глаза его темнеют, взгляд опускается на мою грудь, идет ниже, оставляя ощутимый след. Хочется опять обнять себя руками, защититься. Но я не могу. Руки будто силками кто-то держит внизу. Любое желание их поднять заканчивается ничем. А взгляд все блуждает по моему телу и становится нестерпимо горячо. И страшно от этого. Потому что все неизведанное страшно. Никогда раньше я не испытывала такого живого взгляда. Он и порочный, и ласкающий одновременно. Пошлый и чувственный.

— Пойдем провожу, — довольно грубо заявляет Рома и идет в сторону своей спальни.

Нет! Нет, нет. Если он сейчас идет провожать меня, чтобы заняться любовью, я просто сгорю от стыда и страсти. Вот так мои мысли борются с моим телом. Но Рома не занимается любовью. Он трахается. Получается, мы идем трахаться. К этому не готова моя душа.

Но в дверях комнаты он останавливается. И больше не делает ни шага.

— Располагайся.

И разворачивается, чтобы уйти. Вот к этому не готово мое женское самолюбие.

— А ты? — неуверенно произношу я, — ты разве не у себя должен спать? Есть ведь гостевая.

— Рано утром я занимаюсь. Не хочу тебя будить. Спать буду в гостиной на диване, — опять грубо, с хрипотцой отвечает Рома.

А потом он ушел. Тихо закрыв за собой дверь и оставляя меня одну. В своей спальне. На этой большой кровати.

Я разворачиваюсь к этой самой кровати, но так и не решилась ступить и шагу. Сколько девушек он приводил сюда? Со сколькими он здесь спал? А белье? Он меняет каждый раз, как переспит с ними? Вопросы, которые я никогда не решусь ему задать.

Как только я делаю маленький шаг, по периметру комнаты загораются диодные огни, делая ее более интимной. Он точно здесь трахался. И захотелось упасть на колени, закрыть лицо руками и разреветься. От дикой боли в груди, которая расползается, как какой-то яд по венам. Скручивая и заламывая. Ревность. Вот как она выглядит.

Пытаясь успокоить свое дыхание, я направляюсь в сторону двери, чтобы открыть ее и прийти опять к нему. Толкнуть, ударить в грудь, исцарапать. За что он привел меня сюда, в эту комнату, где он трахал своих шлюх? На этой самой кровати, может быть, даже на том самом белье. И если я отдерну покрывало, я увижу еще следы чьего-то лица или косметики? Ненавижу!

Но к двери я не подхожу. И к нему я не возвращаюсь. Я такими же маленькими шагами подхожу к той самой кровати и отдергиваю черное покрывало. Черное — как дыра, в которую меня засасывает. Идеальное чистое постельное белье идеально ровно заправлено. Нет ни следов туши, ни женского дела.