Давай сыграем в любовь

Глупости, конечно. Но отчего-то мне всегда казалось, что это намного сильнее говорит о любви, чем сотни медленно гниющих цветов в разноцветных горшках или заказанных по интернету с пожеланиями «моей пупсюшечке».

Мы шли долго и невероятно мучительно – Оксана додумалась надеть обувь на каблуках, когда нужно было идти по лесу, ползать по горам. Сколько и что я выслушал, говорить не буду – и так понятно. Настроение было препоганое.

Не изменилось оно, когда мы дошли до того самого места. Я курил как паровоз и ничего не говорил Оксане. Как же она меня бесила в тот момент…

На краю.

В том месте склон гранитной скалы уходит под небольшим градусом к реке, прямо к ее устью – дальше раскинулось неширокое озеро, у одного из его сторон – шлюз, куда раз за разом заходят корабли. С двух сторон берега стоят высокие горы, поросшие лиственными деревьями, они нависают над глубокой речкой, словно над пропастью…

Там и правда чувствуешь себя на краю.

Раскуривая очередную сигарету, я неожиданно понял, что прошлое смятение неожиданно исчезло. Я стоял у самой кромки скалы, наблюдал как маленькие волны бьются об камни и… молчал.

Мы с друзьями убегали сюда, прячась от родителей, чтобы попить пива, покурить сигарет. Мы собирались там, чтобы обсудить компьютерные игры и то, как кто-то из наших неудачно попытался закрутить роман. Размышления о любви и горести, о будущем поступлении в университет, о грандиозных планах, которые должны были обязательно реализоваться…

О том, что казалось таким желанным: стоит только сделать шаг, подождать немного, лишний раз потерпеть.

Оксана стояла рядом и задумчиво смотрела вдаль, на озеро: по нему шел большой белый корабль.

Я взял ее за руку, она перевела взгляд на меня – смотрела прямо в глаза, не моргая.

Молчали.

Думаю, в тот момент во мне бушевала буря, способная разодрать горы. Я был открыт, будто книга, раздет догола, когда даже мясо и кости отлетели в сторону.

Я робко, плохо отдавая себе отчет в том, что делаю, приблизился к ней и очень нервно, едва ощутимо поцеловал ее в губы.

Ноги стали ватными, голова закружилась, дыхание сперло…

Это был первый наш с ней поцелуй.

Она не сопротивлялась и продолжала смотреть на меня. Взгляд был какой-то… равнодушный.

– Пойдем отсюда, здесь скучно. У меня ноги болят, – сказал она.

Я ничего не понял, что произошло со мной. Просто стало немного жарко что ли, вспотела спина. Такое бывает, когда заходишь в душный поезд: какие-то бессмысленные и неприятные вегетативные реакции.

В тот момент я был на краю у края. Там, где открывается путь в мою душу, доступ в мое сердце.

Но он открыт только мне. И все эмоции – не далее моего воображения.

Выпавший из рук парня букет очень скоро подобрал другой прохожий. Осмотрев его на предмет повреждений, он довольно хмыкнул и с улыбкой куда-то умчался.

Я допил пиво и закурил сигарету. Второе не буду. Не хочу.

А кто вообще предлагает?

Леха подошел незаметно. Просто появился передо мной и шлепнул кипу бумаг на стол. Я даже и бровью не повел. Эти бумажки я хорошо запомнил.

– Никаких следов, твою мать! – сокрушенно воскликнул друг, шлепнувшись на пластмассовый стул. Тот даже затрещал, несчастный.

– Неудивительно, – пожал я левым плечом. Леха все утро вместе со следственной группой занимался повешенным у меня на лестничной площадке человеком.

– Ой! Ну надо же! Прям таки Шерлок воплоти! – Леха был совсем не в духе – дружище очень редко выходил из себя и давал волю эмоциям.

Я вытащил почти докуренную сигарету изо рта, некоторое время покатал ее между большим и указательным пальцем, рассыпая пепел по столу, а затем щелчком отправил тлеющий хабарик в полет: ветер тут же подхватил его и унес прочь.

– Это игра, Леха, – тон у меня получился какой-то замогильный что ли. Наверное, организм несколько отставал от сознания.

– Чего? – друга аж перекосило.

– Я начал читать дневник Хопко. Там много всякой бабской лабуды, но на одной из страниц есть вклеенный лист, на нем фраза: "Давай сыграем в любовь?" А далее пять правил, – я пересказывал их по памяти, как оказалось, слово в слово: