Давай сыграем в любовь

… — Я не хочу кольца, — говорю, мурлыча от нежных касаний шершавых пальцев. Они гладят живот, щекочут ребра, трогают грудь, то и дело задевая и без того напряжённые соски. — Кольца теряются. А это плохая приметаааа, — протяжным стоном, когда он сжимает сосок двумя пальцами до боли и резко отпускает, запуская сотни иголочек по всему телу. Влажным толчком по набухшему клитору.

— Вот уж не думал, что ты такая суеверная, — тихо смеётся Бес, сжимая груди в своих больших ладонях. Прогибаюсь, попкой толкнувшись в налитый желанием член. Твердый, горячий, подрагивающий от моей близости.

— Вовсе…ох…нет, просто я хочу что-то особенное, — ерзаю, впуская его в себя, и замираю, наслаждаясь ощущением наполненности.

— И что же хочет, моя маленькая бесстыдница? — прикусывает ушко и толкается в меня медленно, словно боится сделать больно. Всегда боится.

— Татуировку…

Закусываю губу, на мгновение прикрыв глаза от врезавшейся в виски боли, и тут же чувствую его. Запах, тепло, руки. Клим массирует почти невесомо, мягкими движениями прочесывая волосы и поднимаясь к вискам. Снова и снова. Забирает боль вместе с воспоминаниями. И пусть. К черту все! Прошлое, ту девчонку с голосом-колокольчиком и ее Беса. Мне нужен мой.

— Я хочу тебя, Клим, — говорю, пока он творит чудеса своими волшебными руками. — Хочу так сильно, что скоро рехнусь. И если ты сейчас…прямо сейчас не сделаешь хоть что-нибудь, от меня останутся рожки да ножки, — криво усмехаюсь и плотнее сжимаю бедра, между которыми растекается лава. — В конце концов, я твоя жена!

— Я хочу знать, кто… третий?

— Зачем? — кажется, меня накрывает отчаянием, потому что голос подводит, срывается. — Зачем тебе знать, сколько их было?! Десять лет прошло, Клим! — вскакиваю на ноги. — Я другая, ты другой. Мы жили, понимаешь?! И не тебе меня судить.

Он оказывается рядом так быстро, что я не успеваю среагировать, как оказываюсь в крепких руках. Его пальцы, его губы. Они везде. Касаются, мнут, жалят. Это то, что я хотела. Забыться. Утонуть в нем. Вспомнить, как это — принадлежать Климу Чехову.

Он подталкивает меня к кровати.

— Падай, — приказывает.

И я послушно падаю на кровать, чтобы спустя удар сердца быть придавленной мощным телом. Гладить его стальные мышцы, путешествовать по линиям татуировок и дышать, дышать им вместо кислорода. Словно животное втянуть носом его запах, вытесняющий аромат шампуня. Сладкий запах вишни и горького табака.

— Мне нужны все имена, Кира, — шепчет он, горячим дыханием лаская ушко с серёжкой-гвоздиком.

— Зачем? — со стоном.

Кончик языка щекочет ухо, ныряя в каждую впадинку, обрисовывая каждый хрящик. Срывая с губ тихие стоны. Скользит вдоль рвущейся под кожей артерии. Вверх. Замирает совсем близко к моим губам.

— Чтобы кастрировать каждого, кто посмел к тебе прикоснуться, — выдыхает мне в рот и накрывает его своим.

Он целует жадно, наступая и не давая и шанса на передышку. Словно захватывает неприступную крепость, которую можно завоевать только так, покоряя и лаская.

И я отвечаю ему с не меньшим напором, впервые в жизни кайфуя от обычного поцелуя. Играя. Посасывая его язык и сплетаясь в неистовом танце. Кусая губы и слизывая кровь.

— Чувствую себя вампиршей, — облизываюсь, сглатывая солоноватый вкус, шалея от маленьких ранок на его красиво очерченных губах. — Только третьего кастрировать не надо.

Шепчу рвано и кричу, когда он входит в меня одним мощным толчком. Сразу на всю длину, растягивая и заполняя собой без остатка.



— Да, маленькая моя, покричи для меня.

Киваю, сдирая в кровь широкую спину.

— Так почему нельзя? — выходит из меня, чтобы тут же протаранить с новой силой. Выгибаюсь дугой и снова кричу от жгучего удовольствия, спиралью скручивающегося между бедер. Оно растет и ширится с каждым толчком Клима. И я ощущаю, какой он большой и твердый во мне. Каждую вену на его члене чувствую. И сжимаю его так плотно, что он рычит от боли и удовольствия.