Давай убьём друг друга

Новый год без шампанского. Такого не было у меня лет с пятнадцати.

— С новым счастьем, — усмехнулась я в ответ.

Вчера мы допоздна обсуждали, что делать. Оскар настаивал, чтобы я уехала, я кричала, что не стану; в итоге к согласию так и не пришли. Я считала, что большой опасности нет, по крайней мере до тех пор, когда ребенок не появится на свет (да и тогда проблемы могут быть только у меня, если чокнутая Оскарова семейка решит от меня избавиться). Кроме того, мне хотелось довести до ума порученный проект — ту самую стройку. Если я вдруг после праздников не выйду на работу, у Романа Владимировича будут проблемы. Не говоря уж о моем непосредственном начальнике — он ни за что не вытащит такой масштабный проект.

Оскар же твердил, что сам не намерен рисковать и мне не позволит. Что самым безопасным будет мне спрятаться на каком-нибудь островке в центре океана, или снять квартиру в одной из высоток Манхэттена, или же пасти овец где-нибудь в Австралии (последнее я додумала сама, но, чувствую, Оскар бы только обрадовался, озвучь я эту мысль). Он считал, что чем меньше связи между моими обычными местами для путешествий или отдыха, тем безопаснее.

В конце концов мы даже поссорились, когда он резко и свысока заявил мне, мол, проект доведут до ума и без меня, а я оказалась там только потому, что мой папа решил свести нас.

Это сильно меня обидело.

Оскар и сам это понял, извинился, мол, брякнул в запале. Я тут же припомнила ему, что он вообще часто говорит в запале то, за что потом приходится извиняться. Слово за слово, жест за жест — и мы… очутились на кровати в процессе бурного примирения.

— Мне кажется, мы никогда не перестанем выяснять отношения, — сказала я, глядя на свое отражение в темном стекле — тоненькая глазастая девушка с бокалом в руке.

— Так и представляю, как ты колотишь меня костылем, — охотно согласился Оскар.

В стекле я видела, как его большая теплая ладонь скользнула мне на бедро и по-хозяйски потрогала нежную внутреннюю часть ноги.

— Скоро ты станешь у меня маленькой толстой Яникой, — с мечтательными нотками в голосе произнес он.

— Ни за что. У меня будет маленький аккуратный животик.

— С близнецами внутри, — подсказал Оскар.

Я вытаращила на него глаза:

— Типун тебе на язык! А если там и правда близнецы? Кто получит деньги?..

— Как кто, тот, кто родился первым, естественно.

— Ты уверен, что мы сами это поймем? Я вот не уверена, что отличу одного свежерожденного младенца от другого. Так что надо срочно постучать по дереву, — как назло, на глаза не попадалось ничего деревянного. На всякий случай я постучала костяшками по стеклу. — И еще мне надо записаться в консультацию. А то я даже не знаю, что мне можно, а что нельзя. Когда мы вылетаем?

— В среду.

Да, в итоге мы все же пришли к консенсусу. Когда я села на Оскара верхом, прижала его руки к постели и пригрозила разводом, Валентином Петровичем и долгим сеансом щекотки. Последний аргумент, думаю, стал решающим.

Итак, мы уезжаем вдвоем, для обеих семей это будет обставлено как что-то вроде медового месяца, потом Оскар найдет для меня достаточно безопасное место где-нибудь в глуши, вернется на родину, уладит все дела и снова приедет ко мне.

Там мы дождемся рождения малыша и тогда уже будем строить планы в зависимости оттого, кто именно родится.

Чуть позже, когда мы с Оскаром любили друг друга, выключив свет и открыв полностью шторы на этаже, на фоне исступленного горящего праздником города, я подумала, что запомню эту ночь навсегда. И наше впервые настолько полное, настолько тесное единение, и непривычную смесь страсти с нежностью в глазах Оскара, его не отпускавший меня ни на миг взгляд: каждый раз, когда я приоткрывала глаза, я видела, как жадно, полубезумно он вглядывается в мое лицо. Запомню его «я никогда никого не любил так сильно» — и то, как сладко, пронизывающе сжалось мое сердце в ответ на эти слова. Запомню… даже не запомню, а впитаю в себя, сделаю своей частью — каждый миг, каждую минуту этого бесконечного доверия и ласки.

А наутро, когда мы мирно спали в той кинг-сайз постели президентского номера, Оскару позвонила его мать.

* * *

Не знаю, почему я проснулась, может быть, потому, что исчезло привычное тепло Оскаровых рук вокруг меня. Открыла глаза, увидела, как он стоит спиной ко мне, голый, как Адам до грехопадения, и разговаривает по телефону.

Солнце еще не встало, небо только начало сереть, и фигура моего мужа на фоне сине-серой мглы походила на греческую статую. Я сонно улыбнулась, лаская взглядом длинную напряженно изогнутую спину, угловатые ягодицы, но почти сразу — по тону его голоса, жесткому, приглушенному, — поняла, что случилась какая-то беда.

— Да, — отрывисто ронял Оскар. — Да. Проверю. Не беспокойся. Я найду ее, я обещаю.

Голос его матери прорывался наружу какими-то визгливыми всплесками, нервно терзал мои барабанные перепонки.

Разговор длился недолго, и вскоре Оскар вернулся к постели. Я встретила его тревожным взглядом. Он сухо и коротко сказал, подбирая халат:

— Моя сестра не выходит на связь. Похоже, пропала. Последний раз ее видели неделю назад.