Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Нелегко ответить на ваш вопрос, Дмитрий, — задумчиво говорил Венцлова. — По-моему, она сделала ошибку, уехав из Пензы. Мы много говорили с ней, старались убедить ее остаться… Она упрямо качала головой: «Я здесь одинока». И поступила по-своему. А теперь написала мне, что страшно раскаивается, что шестнадцать суток пути совершенно измучили ее и Баландиса, что в этом белом ледяном городе у нее замерзает сердце и, будь у нее крылья, она тотчас же прилетела бы обратно. Да, очень это грустная история, и виноваты в ней мы — друзья Саломеи. Конечно, у каждого из нас есть свои беды, и трудно измерить глубину постигшего тебя несчастья, чтобы сравнить с несчастьем товарища. А вот силу сопротивления соизмерить необходимо. И слабейшего подпереть своими плечами. Самой слабой среди нас оказалась Саломея. Но это вовсе не означает, что она вообще слабая натура. Нет, нет, у нее богатый и сильный характер. Но ей всё еще мешает прошлое. Слишком много крутых поворотов пришлось ей сделать.

Много позже, прочитав роман Миколайтиса-Пучинаса «В тени алтарей», Дмитрию показалось, что он лучше, глубже понял всю сложность и противоречивость творческого пути Саломеи Нерис к его зениту.

Многие литовские писатели, начиная с Великого Донелайтиса, были ксендзами или пасторами.

«Донелайтис и Валанчюс писали с дидактической целью. Поэзией Баранаускас занимался в первые годы своей карьеры, а потом навсегда покончил с нею. Венажиндис — певец сентиментальной любви, первый оплакал духовную «касту» и ввел в литовскую лирику узколичные мотивы печали, тоски и слез. Майронис — поэт-гражданин, патриот. Его чистая лирика тоже отличается сентиментальностью, патетичностью и узкостью. Теперь Васарис читал не только Мицкевича, Пушкина и Тютчева, но и Каспровича и Тетмайера, и ему становилось ясно, что все эти изобилующие в стихах наших поэтов-ксендзов «сестрицы», слезы, грусть и тоска, все эти нежные чувства объясняются лишь недостатком воображения, знания жизни и изобразительных средств».

Понятно, в отличие от героя романа молодого Людаса Васариса, Саломея не могла быть ксендзом, разве что «сестрицей»… Но и ей понадобились огромные духовные силы, чтобы выпутаться из липких сетей клерикализма и по-новому, не сквозь тень алтарей, взглянуть на действительность.

— А мне показалось, что Саломея взяла себя в руки, — сказал Дмитрий. — Она ведь написала такие превосходные стихи.

— Только в поезде, бедняжечка, узнала, что тевтонов побили под Москвой. Не на восток, а на запад лежит теперь наша дорога, — пылко воскликнул Гира.

— Ну, пока только до Балахны, — внес поправку Антанас. — Но, пожалуй, нам пора. — Он мельком взглянул на окно, плотно завешенное одеялом. За ним тяжко ворочался, подвывая от натуги, ветер. — А вьюга-то не унимается. Но мы пройдем и через вьюгу… Не так ли, товарищ Гира?

— Нам и черт не страшен, товарищ Антанас! — подхватил Гира. — Жаль, что не удалось повидать Елизавету Васильевну и ее милых девочек. Обязательно передайте ей мой сердечный прощальный привет. Она хорошо устроилась?

— Да ничего, — ответила Тася. — Работает на велозаводе. И комнату сняла вполне приличную. А девочек устроила в детский садик.

Теперь все стояли посередине комнаты, поглядывая друг на друга, и никто не решался вымолвить последнее слово прощания. Мать Дмитрия подошла к окну и чуть-чуть отодвинула край одеяла.

— Ох какая пурга! Белым-бело, — сказала она. — Посидите еще, авось стихнет.

— Есть, кажется, такая пословица: «Стоячий гость хуже татарина», — сказал Венцлова.

— Вот и перепутали, товарищ Антанас, — возразил Людас Константинович. — Не стоячий, а незваный!

— Вы — званые, — вмешалась Софья Александровна. — Самые званые наши гости.

— И вовсе они не гости, — сказала Тася. — И время не позднее. Посидим еще.

— Меня ждет Бронислава Игнатьевна. Я сказал, что забегу к вам на часок.

— Да и собраться в дорогу нужно, — поддержал Венцлова.

— А что собираться? По-солдатски — мешок за плечи, да в в дорогу, — не без лихости заявил Гира.

— Главное, пишите, — просил Дмитрий. — Но я вас, конечно, провожу.

— Будет страшная толчея. Да еще — ночные часы. Еще не найдешь!

— Найду, Людас. Но ты сразу же напиши, как в Балахну приедешь.

— Пойдемте, товарищ Гира! Желаю всей вашей семье счастья.

— Может, вы еще приедете в Пензу?

— Но лучше назначим место встречи в Москве или Вильнюсе.