Давай займемся любовью

Мне не требовалось ни ее слов, ни поощрительного движения, даже вздоха, я инстинктом, шестым чувством знал, что наваждение, охватившее меня, перекинулось и на нее, что энергия, которая возникла между нами, зацепила наконец и ее сознание и закручивается над нами в тугую, затянутую до предела спираль. Она, эта невидимая, но оттого не менее мощная энергия, проходя через меня, растеклась вокруг еще более сильным полем. Мы вдвоем были и приемниками и источниками одновременно – мы оба впитывали и усиливали ее, чтобы еще глубже оказаться затянутыми в головокружительный водоворот.

В физике такая зависимость называется «положительной обратной связью», когда устройство, получив заряд, усиливает его только лишь для того, чтобы снова получить его же на входе и снова усилить. И если не остановить процесс вовремя, то он, дойдя до предела, потрясет разрушительным взрывом.

Какой природы мог произойти взрыв во время нашего медленного танца посреди погруженной в полумрак комнаты? Не знаю. Но в какой-то момент я ощутил щекочущую теплоту у моего уха, дыхание, оно что-то несло в себе, какую-то модуляцию, и я заставил себя очнуться, вынырнул насколько смог на поверхность, прислушался. Оказалось, она дышала словами, шепчущими, торопливыми, от которых снова хотелось забыться, погрузиться в затягивающую трясинную вязь.

– Хватит, ну хватит, – шептала она. – Достаточно, хватит. – Но руки ее продолжали бессильно лежать у меня на плечах, она не отталкивала меня, не пыталась отстраниться, только дышала горячим, жгучим шепотом: – Хватит, слышишь, перестань. Ну, пожалуйста.

И я, как ни странно, перестал. Мог бы и ослушаться, в любой иной ситуации наверняка бы ослушался, но здесь, с ней не осмелился. Я отодвинулся, вернее, отодвинул ее от себя, потом оторвал руки от ее бедер, поднял ладони вверх, словно сдаваясь.

– Все, я больше не дотрагиваюсь до тебя. – Мой голос ухитрился все же связать звуки в членораздельные слова. – Безумие какое-то, сумасшествие. Не знаю, что произошло. – Покачал в неверии головой, отступил, прислонился к стене. Мне не только нужна была опора, стена оказалась холодной, холод, медленно растекаясь по телу, остужал, отрезвлял.

Она встала рядом, тоже прислонившись к стене плечами, попкой. Получалось, что спина, особенно ее нижняя часть, стены не касается, а все из-за дугообразного, будто утрированного прогиба – я специально повернул голову, чтобы посмотреть, удостовериться. Танин же взгляд был устремлен вперед, сконцентрированный, прямолинейный, будто пытался различить в темноте что-то важное, срочное, неотлагательное. Я догадался, это она пытается сдерживать дыхание, но тщетно – тяжелое, прерывистое, оно уплотняло воздух, черный рельеф выставленной, чуть вздернутой груди вздымался, снова готовый затянуть меня в бессознательную, подавляющую круговерть… Я отвел глаза, нет, на нее нельзя было смотреть, слишком опасно, как нельзя смотреть на мифическую древнегреческую Медузу. Та тоже превращала во что-то безнадежное заглядевшихся на нее людей.

– Все, – повторил я, – больше я не касаюсь тебя, а ты не касаешься меня. Договорились?

Она не ответила, только повернула ко мне голову, странно, на ее лице не проступило никакого выражения, я ожидал хоть что-нибудь – пусть скрытый, пусть слабый, едва выбившийся наружу, но признак чувства… Не знаю какого, нежности, например. Но так ничего не разглядел, разве что сгустившуюся тень с трудом удерживаемого возбуждения.

– Принеси мне воды. Холодной. Из-под крана, – вместо ответа попросила она.

– Может быть, лучше вина? – Мне казалось, что вино для нее сейчас было бы правильнее.

– Нет, воды, пожалуйста. – Она помолчала и повторила: – Из-под крана.

– Но ты будешь стоять здесь, ждать и никуда не уйдешь, – поставил я условие.

Таня снова не ответила, снова повернула ко мне лицо, попыталась растянуть уголки губ в улыбку, но та получилась какой-то утомленной, с налетом… я не смог сразу уловить ускользающую, едва подмешенную примесь, но в голове почему-то проскользнуло слово «страдание». Было слишком темно, и мне не удалось отчетливо разглядеть ее глаз, лишь показалось, что они подернуты полупрозрачной, чуть замутненной, слишком стеклянной, почти неестественной пеленой.

Я оттолкнулся от стены, ноги на мгновение предательски подогнулись, будто отвыкли от тяжести тела, я шагнул раз, другой, оказалось, что я легко справляюсь с их кажущейся неуверенностью. Я огляделся, Леха все так же стоял у столика с бутылками, похоже, никуда от него и не отходил. Правда, теперь он был не один, два парня чокались с ним, улыбались, кивали согласно в ответ. Леха что-то возбужденно крикнул, засмеялся, на лице его играла неопределенная, ничего не выражающая улыбка – первый признак, что он уже опьянел. Он опрокинул рюмку, увидев меня, приглашающе махнул рукой, я подошел.

– Тосс, – Леха положил мне руку на плечо, навалился, – я вот ребятам говорю, что все от сигналов идет, и в технике, и в биологии. Что надо все объединить и тогда мы доберемся до истины. А они…