Ох уж эти зарубежные коммунисты! Продажные голодранцы, воры, жулики. Я всю жизнь недолюбливал их. Если в какой-нибудь стране коммунистические хвостики задирались в небо, я думал: «Эх, заставить бы их пожить при Сталине!»
Но вернёмся к делам славной большевистской державы. Срок моих полномочий истекает. Бегишево никаких открытий мне не подарило, всего лишь укрепило во мне уверенность несколькими наглядными примерами. С Усачом Яруллой я на эту тему побаиваюсь разговаривать, начальник – это начальник! За нелегально свезённые к прорванной плотине снопы, за их обмолот и обжарку, за разрешение съесть по голове его точно не погладят! Про то, чтобы в тюрьму сажали уполномоченных, я не слышал, но за проявленные снисхождение и мягкость накажут, мало не покажется, такие случаи мне известны. Само районное начальство тоже не властвует урожаем, телефонные звонки из Казани заставляют их ходить по лезвию ножа, с раннего утра начинают наизнанку выворачивать. А Казань душит Москва… Москва же у нас есть, столица! Думаете, зря, что ли, некоторые поэты стремятся улизнуть в Москву?..
Есть зрелище более величественное, чем море – это небо; есть зрелище более величественное, чем небо – это глубь человеческой души.
Если одну половину времени я провожу в Заинске, то другую – в Среднем Багряже, у родителей. Там у меня есть замечательный друг Гурий, ну и третий товарищ тоже от нас не отстаёт. Они ровесники с Гурием, оба уроженцы этого села. Сегодняшним умом я пытаюсь понять: какие отношения были между двумя ровесниками в то время? Наши разговоры, когда мы были втроём, я хоть и отрывочно, но помню, а вот когда они вдвоём оставались, о чём, интересно, говорили, какие темы поднимали? Недругами они были или друзьями? Или между ними существовала древняя, тянущаяся от предков вражда? Кряшены бесхитростные, добродушные, искренние друг к другу люди. Но кряшена не обидь, иначе он, как необъезженный конь, покажет свой строптивый норов, просто так тебе его уже не успокоить, в наезженную колею не вернуть!
Не знаю, были ли эти двое соперниками, было ли им что делить, но позже, спустя много месяцев, я обнаружил эту чёрную гадюку, что пробежала между ними. Поздновато обнаружил, к сожалению! Молодой (разумом молодой!) парень, мечтающий о писательской карьере, о покорении высочайших жизненных вершин, был очень занят собой. Предостаточно в нём было и «я сам знайства», и зазнайства, и самолюбования. До остальных мнений ему особого дела нет… Идёт пленум районной комсомольской организации. С большой неохотой толкаю «пламенную комсомольскую речь». Не забываю вставлять в неё и увиденное в Бегишеве. «До каких пор колхозное крестьянство будет мучиться от голода?» – срывается с моих уст. Хоть и понимаю, что нельзя говорить всего, что у тебя в голове, но переливать из пустого в порожнее тоже не хочется, и я выпускаю ещё парочку подобных «крамол». И в этот раз мой доклад не понравился, в перерыве ко мне подходит один сердитый мужик и, не здороваясь, спрашивает: «Ты сын учителя из Среднего Багряжа Гилязова?» Вглядываюсь в колючее лицо и силюсь вспомнить: где я его видел? Ага… Это же он обнаружил мой комсомольский билет на полу за печкой! Киваю головой, мол, да, сын. Больше вопросов ко мне нет. Но кошки-то на душе и от этого вопроса заскреблись. Не подозревал я тогда, что впереди нам ещё одна серьёзная встреча предстоит…