Давайте все убьем Констанцию

Я отчетливо слышал, как ниже по течению, километрах в пятнадцати отсюда, где-то в Венеции, тяжело бухает сердце прибоя. Где-то там тоже был, мать его в пень, безопасный мир. Там блуждал соленый ночной ветер, с которым меня разделяли несколько тысяч метров серого бетона…

И тут я резко вдохнул. Потому что увидел…

Как из темноты, еле волоча ноги, прямо на меня бредет какой-то бледный человек.

Нет, он не был пьян, но в нем явно сквозило что-то ненормальное. Эти странные вывернутые колени и локти. Эта опрокинутая голова. Руки, висящие, словно тушки подстреленных птиц. А взгляд…

– Я тебя знаю! – вдруг выкрикнул он.

Фонарик выпал у меня из рук.

Он поднял его и воскликнул:

– Что ты делаешь здесь, внизу? – Его голос отскакивал от бетонных стен. – Ты же ведь… – И он назвал мое имя. – Ну, точно! Ты что, тут прячешься? Или насовсем? Что ж, добро пожаловать… – Я, не отрываясь, смотрел, как бледная призрачная рука размахивает моим фонарем. – Ничего местечко, а? Я здесь уже целую вечность. Спустился посмотреть. Назад не вернулся. Друзей тут толпа. Хочешь, познакомлю?

Я замотал головой.

– Действительно… На кой черт тебе сдались какие-то заблудшие в подземелье придурки!

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил я. – Мы что – вместе учились в школе?

– Не помнишь! Черт бы тебя подрал!

– Гарольд? – попытался угадать я. – Росс?

В тишине было слышно, как где-то вдалеке капает из крана вода.

Я продолжал называть имена. К глазам опять подступили слезы. Ральф, Сэмми, Арнольд – эти были в школе. Гэри, Филипп – ушли на войну, храни их Господь.

– Кто ты? Когда мы познакомились?

– Никто никогда никого не узнает, – сказал он, куда-то ускользая.

– Ты был моим близким другом?

– Я всегда знал, что ты далеко пойдешь. А у меня ни фига ничего не выйдет… – Его голос теперь доносился откуда-то издалека.

– Что, война?

– Нет, я умер еще до войны. И после нее тоже. И вообще никогда не рождался, ну что – угадал? – Он почти растворился.

– Эдди! Эд… Эдвард… Эдуарде, это ты! – У меня заколотилось сердце.

– Когда ты звонил мне последний раз? А на моих похоронах был? Знаешь хотя бы, что я…

– Не знал… – сказал я, в невольном порыве шагнув к нему.

– Приходи почаще. Стучаться не надо. Я всегда на месте. Погоди! – крикнул он. – Ты кого-то ищешь? Как она выглядит? Слышишь меня? Как она выглядит? Я правильно понял? Да или нет?

– Да! – выпалил я.

– Она пошла туда… – Он махнул моим фонариком.

– Когда?

– Только что. Что она делает здесь, в Дантовом аду?

– Как она выглядела? – крикнул я.

– «Шанель № 5»!

– Что?

– «Шанель»! На этот запах сбегаются крысы. Ей сильно повезет, если она дойдет до берега. Но я успел ей крикнуть: «Держись подальше от Масл-Бич!»[129]

– Что-что?

– Говорю, я крикнул ей: держись. Она где-то тут, неподалеку. «Шанель номер пять»!

Я выхватил у него из рук свой фонарик и направил луч прямо в призрачное лицо.

– Где?

– А зачем тебе? – Он засмеялся безумным смехом.

– Не знаю, какая разница!

– Да там, там…

Он продолжал гоготать, и его смех плясал от стены к стене.

– Не вижу, где!

– А зачем тебе? «Шанель»! – и снова хохот.

Я повел вокруг себя фонарем.

Пока он нес свою чушь, мне показалось, что где-то там, вдалеке, что-то произошло с погодой – какие-то шумные сезонные изменения. Я подумал, что вероятность дождя высокая – сухой чисткой тут явно не обойдется. Сначала воды будет по щиколотку, потом по колено, а потом затопит все к чертовой матери до самого моря!

Мой луч заметался – вверх, по кругу, обратно… Пустота. Звук нарастал. Теперь стало ясно, что перемены погоды тут ни при чем – это был не шум дождя, а шепот множества голосов. Не стук капель о цементный пол, а шлепанье босых ног. Чьи-то тихие вопросы, возгласы удивления и даже перебранки.

О господи… Это же люди – такие же призрачные тени, как та, что я встретил. Много теней. Тысячи теней и их голосов, и теней этих теней – все их треклятое племя в полном составе. Здесь и немые призраки из киноаппаратной Раттиган, и привидения из Граумана, взмывающие под потолок, чтобы пройти, как короткий ливень, и исчезнуть… Какой-то странный ветер сдул их всех – с ее проектора, с бледных экранов кинотеатра. Одел их в паутину, дал им голоса, заставил светиться изнутри… Боже милосердный, что же за бред!

Я прикрыл луч фонаря рукой, потому что боялся, что в его свет опять попадет это ужасное лицо. Он по-прежнему был здесь – городской сумасшедший из водостока. И продолжал что-то мямлить и клянчить у меня над ухом. Сколько я ни пытался отойти в сторону, я все равно чувствовал на щеке его горячее дыхание. Еще больше я боялся светить в тоннель, где один раз мой луч уже открыл шлюзы для прохода призрачной нечисти. Их голоса были все громче, все ближе… Поток темноты нес с собой целую толпу… Шум дождя, похожий на шум голосов, и шум голосов, похожий на шум дождя… Мой полоумный дружок стал расти и наползать на меня в темноте, и мне показалось, что он схватил меня за рукав и держит, и его хватка все крепче… А голоса все ближе… И я понимаю, что надо срочно валить отсюда, бежать, не разбирая куда, – в надежде на то, что эти твари безногие!

– Я… – хрипло проблеял я.