Точь-в-точь одна из самых известных плутовских историй – о медлительной черепахе, которая состязалась в беге с оленем. Она спряталась возле финишной линии, а по всему маршруту через стратегические интервалы расставила своих родственников, намереваясь убедить оленя в том, что она участвует в гонке. А затем возле финишной линии появилась прямо у оленя перед носом и объявила о своей победе. Олень остался в дураках, ведь для него, как было известно черепахе, «все черепахи меж собой схожи».
Олень презирал медлительную черепаху, и в этом заключалась его ошибка. Черепаха была для него невидима. Аутсайдерам приходится изучать нюансы общения белых людей: наклон головы, глубину голоса, резкость речи… Но благополучной белой элите Бирмингема не было нужды отвечать им взаимностью. «Они могли видеть… только глазами белых, – объясняет ликующий Уокер. – Они не могут даже отличить негров-демонстрантов от негров-наблюдателей. Для них они все – просто негры»[45]
.Коннор был заносчивым человеком, который любил с важным видом расхаживать по Бирмингему, приговаривая: «Здесь мы творим собственный закон». Каждое утро он сидел в гостинице «Молтон», попивая бурбон и громко предрекая, что у Кинга скоро «закончатся ниггеры». И вот он выглядывает из окна и видит, что у Кинга набралась маленькая армия. Подобно оленю, он не обращал ни малейшего внимания на действия тех, кого считал ниже себя, и эта воображаемая тысяча демонстрантов вызвала немалое раздражение. «“Бык” Коннор вбил себе в голову, что не позволит этим ниггерам попасть в здание ратуши, – говорит Уокер. – Я молился, чтобы он попытался нас остановить. Битва в Бирмингеме была бы проиграна, если бы Коннор позволил нам подойти к ратуше и молиться. Отойди он в сторону, и где новости? Никакой динамики, никакой широкой огласки». Пожалуйста, Братец Коннор, прошу тебя. Делай что хочешь, только не бросай меня в терновый куст. Разумеется, Коннор именно это и сделал.
По прошествии месяца Уокер и Кинг усилили давление. Один из членов бирмингемской команды, Джеймс Бевел, работал с местными школьниками, обучая тех принципам ненасильственного сопротивления. Бевел сыграл роль Крысолова: высокий, лысый, оратор, чей голос оказывал гипнотическое воздействие, он носил ермолку и фартук с нагрудником и заявлял, что слышит голоса. (Макуортер называет его «воинственно настроенный Доктор Сьюз».) В последний понедельник апреля он разбросал листовки во всех черных школах округа: «Приходите в Баптистскую церковь 16-й улицы в полдень четверга. Не спрашивайте разрешения». Самый популярный черный диджей города – Шелли «Плейбой» Стюарт – оповестил своих молодых слушателей: «Ребятки, в парке намечается вечеринка»[46]
. ФБР пронюхало о готовящемся мероприятии и предупредило «Быка» Коннора, который объявил, что любой ребенок, пропустивший школу, будет исключен. Но его предупреждение никого не остановило. Дети приходили толпами. Уокер назвал день, когда пришли дети, «День Д».В час дня двери в церковь распахнулись, и помощники Кинга начали выпускать детей на улицу. В руках у тех были плакаты с надписями «Свобода» или «Я умру за то, чтобы сделать эту землю своим домом». Они пели «Мы все преодолеем» и «Никто не заставит меня отступить». Снаружи церкви их ждали полицейские Коннора. Дети падали на колени и молились, а затем шеренгой заходили в открытые двери тюремных автомобилей. За первой партией вышел еще десяток, потом еще один, и еще, пока наконец люди Коннора не начали подозревать, что ставки снова выросли.
Один из полицейских заметил Фреда Шаттлсуорта.
– Эй, Фред, сколько их еще у тебя?
– По меньшей мере тысяча, – ответил тот.
– Боже милостивый, – воскликнул полицейский.
К концу дня в тюрьме оказалось более шестисот детей.
Следующий день – пятницу – по праву можно считать «Двойным днем Д». В этот день полторы тысячи детей прогуляли школу, чтобы прийти в Баптистскую церковь 16-й улицы. В час дня они начали выходить из церкви. Улицы, окружавшие парк Келли Инграма, были забаррикадированы полицией и пожарными. Ни для кого не было секретом, почему позвали пожарных. В их распоряжении были водяные пушки высокого давления, которые служили основным средством разгона толпы начиная с 1930-х годов, когда в Германии расцветал нацизм. Уокер знал, если количество демонстрантов значительно превысит численность бирмингемской полиции, Коннору будет тяжело противиться соблазну использовать шланги. «В Бирмингеме стояла жара, – объяснил он. – Я попросил Бевела немного затянуть собрание, пусть эти пожарные посидят и пожарятся на солнце, пока их терпение не начнет закипать».