Давид против Голиафа

В христианстве этого не произошло. В христианстве брак между эллинизмом и христианской церковной традицией оказался более тесным, и это привело, в конечном счете, к тому, что мы живем сегодня в постхристианском мире.

На этом я хотел бы закончить и предложить вам задать вопросы.

ВОПРОС. Скажите, что вы имеете в виду под этим соединением – христианства и эллинизма?

Гейдар ДЖЕМАЛЬ. Отцы церкви были платониками… Платонизм и аристотелизм как методология стали базой для христианского богословия. Причем, Платон стал в большей степени базой для византийского богословия, а Аристотель – основой для богословия западного, католического. Фома Аквинский – это мыслитель, который в основу схоластической философии, до сих пор являющейся официально философией католической церкви, Ватикана, положил систему Аристотеля. То есть платонизм и неоплатонизм, несмотря на усилия отдельных теологов, считавших все это не соответствующим христианству интеллектуальным опытом, несмотря на их протесты и предупреждения, не были извергнуты как нечто чуждое пророческим традициям. И в результате мы живем сегодня в неоязыческом мире, где в своих правах восстановлены интеллектуальные и моральные ориентиры, характерные для дохристианского Рима.

ВОПРОС. Вот, Вы говорите о зле, – что есть какая-то сила, перед которой все бренно и все разрушается. Просто не очень понятно, что ее тогда может победить?

Г.Д. Это центральный вопрос. Парадокс именно в том, что, пророки говорят: «Да, это тотальная сила, которая является злом, и как будто не имеет ограничений, – будет побеждена», – она будет побеждена в такой эсхатологической перспективе, когда одна реальность, в которой мы находимся, не социальная, не политическая, вообще, не человеческая, но реальность тотальная, реальность неба и земли будет сметена, заменена на другую; придет нечто совершенно другое, другая реальность. И более того, пророки говорят, что царство Бога грядет, оно придет, оно сменит то царство, в котором до поры злу попущено властвовать. Такая формулировка о сатане: «попущено искушать».

Это некая преамбула, которая вносит философский, культурологический аспект. Мне бы хотелось сконцентрироваться на философском понимании того, что такое зло. Вернемся к описанию зла как той бесконечной основы, которая стирает все конкретные определенности: людей, идеи, формы, существа, вещи, явления, феномены, – все стирает, и человек воспринимает зло именно как факт деструкции… Но ведь это только соприкосновение ограниченной вещи с неограниченностью. То есть, деструкция есть следствие. Следствие того, что нечто существующее как бы попадает в этот огонь. Не сгорание полена есть зло… а проявление зла, сгорание полена, которое происходит от того, что полено, кусок дерева, попало в огонь, который его ничтожит. Что же зло – сгорание полена или огонь? На самом деле, конечно, злом является огонь, потому, что тот вкус зла, который мы получаем от уничтожения полена, – это только следствие того, что огонь имеет силу это полено уничтожить. Огонь, то есть, в данном случае, то бесконечное, что выступает как альтернатива любой конкретной данности, оно то и есть зло. И в этом плане мы обнаруживаем, что мы погружены в мир, который имеет некий аналог вот этой деструктивной бесконечности. Этим аналогом является материя.

Древние философы, гностики, неоплатоники, зороастрийцы уже имели интуицию того, что материя некоторым образом является своеобразным «делегатом» негативной бесконечности, которая стирает и уничтожает. Конечно, когда мы говорим «материя», мы должны уточнить, что имеем ввиду не вещественный аспект мира (у марксистских философов, кстати говоря, квалификация была так низка, что, как правило, они путали две совершенно разные вещи – материю в ее философском аристотелевском первоначальном значении и корпоральный, то есть, вещественный аспект мира, который является только частным проявлением материи). Материя, вообще-то говоря, в философской традиции есть субстанция, лишенная свойств и обладающая потенцией производить из себя форму при воздействии на нее. То есть материя не может быть почувствована, воспринята, пережита, – это есть чистая субстанция. Как чистая субстанция она не определена сама в себе никакими формами, она не ограничена, однородна и непрерывна. То есть она несет в себе характеристики той бесконечности, которая является ночью, поглощающей все данное.