Давид Седьмой

Выиграв в 1925 году в сеансе партию у Капабланки, он понял, что шахматы, в общем-то, примитивная игра, простая очень. А став чемпионом мира, обманул в сущности шахматный мир, который хотел получить действующего чемпиона, а получил такого, кто за три года не сыграл ни одной партии. После 48-го года в течение трех лет – и ни одной партии!

А почему вообще был тогда тот турнир организован? Надо было просто объявить Эйве чемпионом мира, организовать межзональный, турнир претендентов, победитель которого играл бы матч с чемпионом мира, если уж Ботвинник так хотел стройную систему. А организация турнира в 48-м? Это же пародия на турнир была – с двухнедельным перерывом между Гаагой и Москвой. Курам на смех!

Я помню, спросил тогда Кереса: “Пауль Петрович, как вы могли допустить тогда это?” Так он на меня такой взгляд бросил, что я тут же осекся: беру, беру свой вопрос обратно. Тогда ведь всё под Ботвинника делалось, а ведь известно было, да он и сам говорил, что больше пятнадцати партий подряд не выдерживает…

С Паулем у меня всю жизнь были прекрасные отношения, вот посмотрите его послание ко мне… (открывает папку с письмами Кереса), посмотрите, что он пишет: “Вы хотите, чтобы с вами поступили так же как с Корчным? Вы хотите высказать свое собственное мнение, а ведь вы знаете, что у нас это не очень любят…” это письмо 75-го года, когда вся свистопляска вокруг Корчного в разгаре была, Корчной еще в Советском Союзе жил, а Пауль всё уже очень хорошо видел.

А знаете, кто секундантами Кереса были в 48-м году? Бондаревский и Толуш. Бондаревский два года на оккупированной территории находился, да еще матч с румыном Троянеску играл, с врагом. Троянеску ведь был членом партии Антонеску, и видным, а после войны, как водится, активным членом коммунистической партии стал, с Секуридаде сотрудничал. Дальше нужно объяснять? Теперь вы понимаете, в какой организации Бондаревский работал. Да и Толуш! Это они Пауля научили водку пить и матом ругаться.

…были ли мы с Кересом друзья? Давайте посмотрим на дело так: я простил ему, что он играл два года в немецких турнирах во время войны, что он бывал в стране, уничтожавшей евреев. Я простил ему это. Но понимал ли это Керес? Можно ли нас обоих считать жертвами режима? Не понимаю, почему все пытаются представить жизнь Кереса в таких трагических красках? В мире есть множество стран, где я никогда не играл, а он играл, и не раз… Не говоря о всех привилегиях, которые он в Эстонии имел. Когда после смерти Алехина титул чемпиона мира вакантным оказался, имя Кереса, как претендента на этот титул, всегда называлось, я ведь в то время опережал его во всех важнейших турнирах и выигрывал у него принципиальные партии. Принципиальные! А как было на заключительном банкете после моего матча с Ботвинником? Всех просили сказать несколько слов. Так Керес разразился здравицей в честь Коммунистической партии и советского правительства!

Чего Ботвинник, кстати говоря, не сделал. Ботвинник только своих тренеров поблагодарил. Я думаю, что именно поэтому он не получил потом ни ордена Ленина, ни Героя социалистического труда. К счастью, они меня тогда забыли попросить выступить, хотя я ведь тоже кой-какое отношение к матчу на мировое первенство имел…

Закрытие то прошло с большой помпой. Председатель Всесоюзной шахматной секции еще лозунг кинул: “В этом матче нет побежденных, а есть победитель. И этот победитель – советская шахматная школа!” Вот так-то!»

«А, может, Г., нам перекусить, не могу сказать, что поражу ваше воображение разносолами, но что-нибудь на кухне, наверное, обнаружим…»

До знаменитого бронштейновского супа, рецепт которого был предельно прост: вали в кастрюлю всё что подвернется под руку, дело тогда не дошло, но Спасский, однажды отведавший суп, дал ему высокую оценку.

В Бронштейне жило аскетическое, почти наплевательское отношение к условиям существования, что совсем не значило, что он не получал удовольствия от сочного бифштекса, голландского сыра, стакана хорошего красного вина или рюмки коньяка.

* * *

Если жена была в Минске, всеми бытовыми проблемами Давида Ионовича занимался Валерий Сергеевич Иванов. Он вспоминает: «Познакомились мы в 1981 году. Чемпионат Москвы проходил в небольшом зале Олимпийского Дворца Спорта. Надо сказать, что тогда я был очень увлечен шахматами, впрочем, благоговейное чувство к игре не прошло и по сегодняшний день. Не прибавив, однако, к моему сожалению, шахматной силы. А тогда я считал себя чуть ли не чемпионом мира по любви к этим фигуркам, покупал все выходившие книги и, конечно же, не пропускал ни одного мало-мальски значительного шахматного события.

Когда я узнал, что в чемпионате примет участие сам Бронштейн, решил для себя, что не пропущу ни одного тура, чтобы сполна насладиться игрой своего кумира. Каждый раз, в дни тура я спешил после работы в Олимпийский и занимал место среди немногочисленных болельщиков. Кумир играл неблестяще. Было видно, что он не очень выкладывается, мало думает над ходами и быстро соглашается на ничью.