Это было самое странное ощущение (не похожее на дежавю), но у него было такое чувство, будто после стольких лет, он, наконец, вернулся домой. Пока он рос в Огайо, ни один из домов своих родителей он не считал своим. Его родители развелись, когда ему было семь, и он периодически жил то у матери, то у отца, которые повторно обзавелись новыми семьями, причем очень быстро. Ему было трудно, скорее даже невозможно, чувствовать себя у них комфортно, делая вид, что это его дом.
Когда он учился в институте, то жил в общежитиях или также со студентами снимал студии, которые он ему все время приходилось делить с кем-то еще. С тех пор он много переезжал с одного места на другое, в основном живя в дешевых арендованных комнатах, никогда не называя их своим домом.
Но сейчас медленно идя по террасе из красного дерева, которая была настолько же захватывающей, как и окружающей вид, Бен вдруг почувствовал мгновенное сходство с домом (больше коттеджем, отметил он про себя), было такое ощущение будто само дерево и стеклянные перекрытия разговаривали с ним, узнавая и приветствуя возвращение домой. Он ощущал покой, сопричастность, которую очень давно не чувствовал.
Он провел рукой по косяку двери, следуя за Лорен внутрь.
— Это... Это невероятно… единственное слово, которое приходит на ум. Даже перед тем, как я зашел внутрь, уже почувствовал, насколько особенное это место.
Лорен улыбнулась ему, ее зеленые глаза светились радостью.
— Ты чувствуешь, да? Мне всегда казалось, что этот дом волшебный, когда я была маленькой девочкой, я твердо верила, что здесь живут феи или эльфы. И хотя, когда нам с сестрой исполнилось пять, и мы не жили здесь постоянно, я всегда считала этот коттедж своим настоящим домом.
Бен вошел в главную комнату коттеджа, которая на беглый взгляд оказалась гостиной-столовой. Полы были из твердого, искусственно состаренного дуба, потолок высокий с наклоном, с выступающими балками. Мебель выглядела удобной и хорошо использованной, все было подобрано таким образом, чтобы соответствовать деревенскому колориту.
Лорен ловко вскарабкалась по винтовой лестнице, он подумал, в лофт, а Бен тем временем быстро решил оглядеться вокруг, замечая ряд деталей. Дальше к просторной, с высокими потолками большой комнате, прилегала кухня, ванная комната и спальня. Коттедж определенно был маленьким для большой семьи, но безусловно здесь было достаточно места для одного или двух человек.
Его взор упал на морской пейзаж в рамке над встроенным каменным камином. Об искусстве он знал еще меньше, чем о фотографии, но даже на свой взгляд обывателя он смог распознать, что картина была нарисована профессионалом. Здесь были и другие, поменьше картины, столь же великолепные работы, висевшие в разных местах на стенах, и Бен понял, что все их нарисовал одним и тот же художник.
Легкий скрип половиц предупредил его о присутствии Лорен, и он почувствовал такую же реакцию «громом пораженный», снова повернувшись к ней лицом. «Господи, она была прекрасна», — дико подумал он, задаваясь вопросом, все ли ее фигуристое маленькое тело такое же золотистое от загара, как и ту часть ее кожи, которую он видел перед собой. Ухмылка на ее лице сказала, что она отлично видит ход его извращенных мыслей, и он почувствовал, как у него стали краснеть щеки, словно он был подростком, которого засекли с порнографическим журналом.
— Ты нарисовала? — пробормотал он, пытаясь скрыть, что довольно откровенно пялился на ее декольте.
Лорен фыркнула, без сомнения, прекрасно вычислив его поспешную попытку скрыть свои мысли.
— Когда я пыталась рисовать, то краски было больше у меня на лице, руках и одежде, чем на холсте. Мне не хватает терпения смешивать цвета или прорисовывать все мелкие детали. Нет, эти картины нарисовала моя мама. Она удивительный художник, очень известный в мире искусства.
Бен подошел ближе к одной из картин, и прищурившись прочитал вслух:
— Натали Бенуа.
— Она использует свою девичью фамилию, когда подписывает картины.
Он кивнул.
— Она француженка?
— Канадка французского происхождения, если быть точнее. Мои дедушка и бабушка из Монреаля. Мы с сестрой свободно говорим по-французски, изучали язык с того момента, как смогли говорить.
— А? — Он поднял бровь на ее безупречный французский, не понимая ни единого слова.
Лорен нахмурилась.
— Я сказала, перестань смотреть на мою грудь и давай сделаем твое дурацкое фото.
В очередной раз почувствовав себя четырнадцатилетним подростком с большим количеством гормонов, а не мозгов, Бен послушно последовал за ней, собаки охотно пристроились позади них.
Она отрегулировала объектив и стала щелкать каким-то переключателями и кнопками на камере, потом передала ему, насколько он мог понять, технологичную и очень дорогую камеру.
— Вот.