Давние рассказы

Меня поразило то, как отъединено от всего окружающего мира и словно вне текущего времени стояла вдова подполковника на могиле мужа.

Свидание это было наполнено глубоким смыслом и чувством. Это было свидание с ним. И свидание с собою – прежней, той, которая была с ним. Свидание со своей прошедшей жизнью. И отчет перед ним и перед собой за жизнь нынешнюю. Отчет и обет, для которых есть, наверное, только два места – храм и кладбище…

В ее обет, думал я, не обязательно должно было входить дальнейшее безбрачие – живому человеку надо жить полной жизнью. И вообще смысл посещения кладбища ни в каком-то заклятии, но в том самоотчете, который делает эту жизнь достойной, истинной. Я уже приобретал опыт такой самопроверки.

Думая о вдове подполковника, я счел теперь, что она вполне могла быть, например, врачом и работать где-нибудь в военном санатории, скажем, в Крыму. Откуда и доставлялись розы на могилу. И еще могло статься, что при нем она не была такой сильной и собранной – он защищал ее, носил на руках, нежил и заботился. Но вот обвал, крушение, и теперь ей предстояло идти по жизни самой – за двоих. И он дает ей силы и благословение. А ее сердце благодарит его за все, за прошлое и настоящее…

Я ходил по кладбищу, понимая, что за каждой могилой скрыта своя история. И памятники на могилах казались мне конечными верстовыми столбами, обозначившими для некогда живых людей границу между здесь и там.

И еще я понимал, что прохожу лишь по первому кругу прикосновения к вечным вопросам бытия, на которые, возможно, и нет умственного ответа.

1961

Последнее слово обвиняемого

Судебное следствие закончилось. Председатель военного трибунала, черноволосый коренастый подполковник, объявил прения сторон и предоставил слово пожилому генерал, высокому, прямому, седоватому и лысеющему. Это был сам прокурор Округа. Он легко, привычно взошел на трибуну, как на кафедру, положил перед собою кожаную приятного кофейного цвета папку, раскрыл ее и посмотрел поверх подсудимого в зал, не вглядываясь в отдельные лица, а лишь удостоверяясь, что все мы, присутствующие на суде, затихли в ожидании его речи. Затем он сделал небольшой уважительный свободный поворот в сторону председателя и членов трибунала.

– Граждане судьи! Сегодня здесь, в этом зале, в открытом заседании происходит рассмотрение дела, глубоко взволновавшего нашу военную общественность и имеющего весьма важное воспитательное значение, которое далеко выходит за стены этого зала.

На лице черноволосого подполковника, председателя трибунала, тотчас при этих словах установилось понимающее выражение, сменившееся потом вновь бесстрастно-строгим взглядом прямо перед собой.

– На протяжении всей истории рода человеческого, – продолжил прокурор внушительно, – вопросы семьи и брака являлись в высшей степени существенными для любой общественной формации. В буржуазном обществе, в среде господствующих классов, браки – это средство увеличения состояния, это сделки, при которых любовь не играет никакой роли…

Не глядя в раскрытую перед ним кожаную папку, чуть-чуть даже прикрыв глаза, он привел на память слова Энгельса из «Происхождения семьи, частной собственности и государства» о том, что такой брак по расчету обращается в самую грубую проституцию, где жена отличается от обычной куртизанки только тем, что продает себя не сдельно различным нанимателям, а единожды и навсегда или во всяком случае не многократно.