Давние встречи

Освещенная солнцем улица переполнена толпою, в которой мешаются костюмы европейцев с выцветшими балахонами феллахов, белоснежные наряды европейских женщин с мешкообразными коричневыми одеждами босых феллашек, лица которых закрыты. Из торговой и шумной части города я прохожу на окраину Александрии, застроенную богатыми особняками, окруженными решетками и садами, жесткой, глянцевитой, восковой листвой олеандров.

Уже далеко за городом, где кончаются богатые особняки, вижу хижины феллахов-крестьян, сложенные под пальмами из комьев земли, похожей на серую золу. У хижин играют полуголые смуглые черноглазые дети, сидят женщины, почти все больные трахомой, с распухшими, покрасневшими веками глаз. Они с удивлением смотрят на меня, матроса, одетого в незнакомую форму. Я иду дальше и дальше.

На вершинах высоких финиковых пальм висят тяжелые гроздья ягод, укутанные рогожами. В прорытых канавах течет густая нагретая коричневая вода. Два черно-сизых буйвола с положенными на шеи серыми рогами медленно вращают коромысло первобытного наливного колеса, переливающего тяжелую нагретую воду. Я долго смотрю на буйволов, на людей.

Так я ходил, ступая по раскаленной сизой земле под почти бесцветным африканским небом, в котором невидимо стояло и расплывалось знойное солнце. К отплытию парохода я опоздал. В порт я вернулся на маленьком, почти игрушечном трамвайчике, на передней площадке которого стоял араб-вагоновожатый в малиновой феске, неистово звонил в подвешенный колокольчик.

Наступал африканский вечер. Прибежав на пристань, я увидал, как среди леса мачт, больших и малых, движутся две стройные знакомые мачты «Королевы Ольги».

С растерянным видом я стоял на опустевшей пристани, где недавно стояла «Ольга». В кармане у меня оставалось лишь несколько медных египетских монет. Ко мне подошел невысокий человек в морской фуражке на курчавой голове. Это был шипмайстер, поставщик продовольствия на пароходы. Он заметил мою растерянность и спросил по-русски, чем я встревожен. Я объяснил, что опоздал на свой пароход и не знаю, что теперь делать. Шипмайстер сказал, что я могу догнать пароход, отправившись по железной дороге в Порт-Саид. Я сказал, что у меня нет денег. Шипмайстер улыбнулся и ласково потрепал меня по плечу.

— Я родился в Одессе, — сказал он мне. — Вам помогу.

В скитаниях моих по белому свету я встречал добрых и хороших людей. Таким хорошим человеком оказался мой новый знакомый — шипмайстер. Он объяснил мне, что поезд в Порт-Саид отходит с вокзала ранним утром, привел меня в небольшую гостиницу, снял для меня номер, в котором были окна со спущенными жалюзи, и объявил, что рано утром за мной придет. Признаться, я плохо спал ту ночь, мало верил обещанию незнакомого человека. Однако рано утром он появился, повел меня вниз, где было небольшое кафе, напоил и накормил. Мы вместе отправились на вокзал, он купил для меня билет четвертого класса до Порт-Саида. Я сконфузился и сказал ему, что не знаю, когда мне придется с ним расплатиться. Новый знакомый еще раз похлопал меня по плечу и сказал добродушно:

— Я родился в Одессе...

И вот я в вагоне четвертого класса, битком набитом шумными людьми с табачного цвета лицами, в коричневых и голубых выгоревших на солнце балахонах. Они о чем-то говорят, смеются, показывая крупные ослепительно сверкающие зубы, посматривают на меня благодушно. Поезд мчится по голой раскаленной пустыне. Кругом пески, пески — золотистые, сияющие на солнце. Полотно железной дороги обсажено двумя рядами кактусов. Кое-где видны пальмы, маленькие бедные деревеньки. Я смотрю на лица людей, улыбаюсь, радуюсь своей свободе, тому неведомому, что доставит мне мое неожиданное сухопутное путешествие из Александрии в Порт-Саид.

На маленькой станции Бэна (почему-то навсегда запомнилось название этой станции) мне нужно было пересаживаться в другой поезд, идущий в Порт-Саид. По открытой, освещенной знойным африканским солнцем платформе ходили феллахи. К величайшему изумлению моему, в их толпе я увидел студента в суконной форменной тужурке с погончиками на плечах, на которых были пришиты знакомые мне перекрещенные латинские буквы P и P — «Петро Прима». Такие погончики носили студенты Петербургского политехнического института. Русские люди за границей сразу узнают друг друга. Мы остановились, и я спросил студента, как он оказался здесь, на африканской станции, и почему, несмотря на жару, не снимает студенческую суконную тужурку.

— А вы в каком классе едете? — лукаво посмеиваясь, спросил меня студент.

Я ответил, что еду в четвертом классе.

— А вот я с билетом третьего класса еду в первом: меня принимают за русского офицера и предложили ехать в первом классе вместе со знатными пассажирами.

Студент рассказал мне, что едет из Каира, где был у русского консула и доложил ему, что хочет выехать на родину в Россию, но у него на дорогу не осталось денег. Деньги он получил.

— Значит, вы едете в Россию? — спросил я.

— О нет, — лукаво улыбаясь, ответил студент. — Теперь я поеду в Алжир.

— А дальше как?