Читаем Давние встречи полностью

Как изобразитель природы полярного Севера, ее тонкой красоты, он до сего времени остается единственным художником, с подлинной правдивостью живописавшим эту воздушную, почти неуловимую красоту полярного мира. В отличие от картин других художников, изображавших природу Севера в утрированных, мрачных или неправдоподобно ярких тонах, картины Пинегина отличаются нежностью красок, хорошо знакомой людям, внимательно наблюдавшим северную природу. В картинах Пинегина арктический воздух чист и прозрачен, призрачным светом сияют ледники, тончайшей синевою, изумрудными переливами светятся льдины. Особенно сильное впечатление производит картина «Полярный покой», изображающая застывшего во льдах «Фоку». Трудно поверить, что на обледенелом корабле еще теплится жизнь. На мачтах и реях застыли гроздья снега и льда, розоватый отсвет полярной зари играет на снежных сугробах...

Немногочисленные картины и этюды Пинегина разбросаны по музеям и частным собраниям, хранятся и у его наследников. Во всех этих картинах, написанных на Севере и на Юге, виден большой талант своеобразного живописца. Последние годы жизни Н. В. Пинегин работал над давно задуманным романом о жизни Георгия Седова — человека, с которым была связана его личная судьба.

Первая часть романа была закончена незадолго перед Отечественной войной. Роман «Георгий Седов» в свое время выдержал несколько изданий. В этом незаконченном романе особенно отчетливо сказался литературный талант Н. В. Пинегина. Высокую оценку роману дал некогда А. М. Горький, содействовавший первому изданию книги «В ледяных просторах».

Спустя много лет после гибели Г. Я. Седова, в новые, советские времена, Н. В. Пинегину удалось дважды побывать в тех самых местах, где на его глазах завершилась описанная им трагедия. Близко знавшие Н. В. Пинегина вспоминают его как человека необычайной скромности, душевной чистоты. Николай Васильевич никогда не отказывался брать на свои плечи самое тяжелое, уступая славу и признание более ловким и изворотливым в житейских делах людям.

Как это часто бывает с настоящими людьми, — насколько он был решителен и предприимчив в опасных и трудных предприятиях, настолько же терялся, был беспомощен в мелочной житейской борьбе. Быть может, этой основной чертой характера, его удивительной скромностью, объясняется та материальная, подчас крайняя, нужда, в которой он почти всегда находился.

«Всю жизнь, начиная со студенческих годов и позже, я не стремился к приобретению материального благополучия, нуждаясь иногда до крайности, не бросал любимого дела исследования Арктики, литературы и науки», — писал он однажды в своей автобиографии.

Меня с Н. В. Пинегиным связывала долголетняя и тесная дружба. В жизненных тяжелых испытаниях Николай Васильевич был верным товарищем, сердечным и внимательным другом. В нем заключались лучшие человеческие черты. Быть может, только путешественники, солдаты и люди живого труда могут полностью оценить эти прекрасные русские слова: друг и товарищ. Именно таким другом, верным товарищем был Н. В. Пинегин для всех его любивших.

В 1931 году вместе с Н. В. Пинегиным мне довелось принимать участие в экспедиции на Землю Франца-Иосифа. Мы вдвоем бродили по знакомым ему местам. Неузнаваема была бухта Тихая, где некогда прощались участники седовской экспедиции со своим руководителем. Горячая, бурная кипела на ее берегах жизнь. Теперь это большая полярная станция с лабораториями, научными кабинетами.

Остановившись у могилы механика «Фоки» Зандера, Пинегин снял шапку. Мы долго стояли молча. Мне показалось, что на лице Пинегина промелькнуло то самое выражение, которое некогда заметил он у Седова. Над нами возвышалось бездонное чистое небо, над гладью бухты Тихой пролетали бесчисленные птицы и, отражаясь в зеркальной воде, медленно проплывали белые и голубые айсберги, высоким пирогом поднималась над бухтой скала Рубини-Рок, призрачным светом сиял ледник Юрия, горы Чурляниса (географические названия некоторым местам были даны Пинегиным).

Чудесную красоту полярной природы любил, знал, глубоко чувствовал Н. В. Пинегин, жизнь которого была связана с Севером, с людьми, посвятившими себя изучению полярных стран и морей. До последних дней своей жизни (умер он в 1940 году в Ленинграде после мучительной и долгой болезни) Н. В. Пинегин продолжал неутомимо работать. Все свои знания, силы, талант он самоотверженно отдавал тому новому и великому, что победоносно создавалось в нашей многолюдной стране на благо советского народа и всего человечества.


П. С. Свирненко


Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное