В то воскресенье на маме было платье из тонкой, почти прозрачной светло-серой материи в мелкий цветочек – цветочки на светлом фоне казались выпуклыми, как вышитые, – а под низ она надела комбинацию, тоже серенькую, чтобы платье не просвечивало. Шляпка на ней была бледно-розовая, украшенная искусственными розочками под цвет самой шляпки. Длинные перчатки были тоже розовые, а туфли белые, с открытыми носами. Весь этот праздничный убор мама привезла с собой из дома и, я думаю, долго и тщательно подбирала одно к другому, чтобы появиться в знакомой церкви при полном параде. Может быть, ей заранее виделось вот такое солнечное воскресное утро и слышался перезвон колоколов, которые в эту минуту звонили над нами. Должно быть, она все спланировала заблаговременно, представила, какое впечатление произведет: я сама теперь нередко планирую свой выход «в свет», прикидываю, что лучше надеть и как я буду выглядеть.
– Понимаешь, не могу я просто взять и отколоть булавку: комбинация вылезет из-под платья, неудобно.
– Народ уже заходит в церковь, – напомнила тетя Доди.
– Не упрямься, добеги до туалета, сними ты эти несчастные трусики. А нет, так иди посиди в машине, подожди, пока кончится служба.
Я повернулась и направилась к машине. Но не успела я пройти и полдороги до ворот, как мама меня окликнула и сделала знак идти за ней. Мы вместе закрылись в деревянной уборной, и там, не говоря ни слова, она просунула руку под ворот платья, отстегнула булавку и подала мне. Я была так поглощена своей бедой и так уверена в законности своих требований, что даже спасибо ей не сказала, а просто повернулась спиной и дрожащими руками сколола верхний край трусиков. Мама вышла наружу, я за ней, мы обогнули церковь и заспешили к главному входу. И все равно опоздали: люди уже успели зайти внутрь. Пришлось ждать, пока церковный хор в полном составе, в сопровождении священника, чинно проследует по проходу между рядами скамей.
Наконец певчие заняли свои места, священник повернулся к прихожанам, и тут мама решительно двинулась вперед, к тому месту, где сидели тетя Доди и моя сестренка. Торопясь следом за мамой, я заметила, что серая комбинашка с одного боку торчит из-под платья на добрых полдюйма. Это и правда выглядело неряшливо.
После службы мама встала и повернулась ко всем. Завязался оживленный разговор. Люди спрашивали, как зовут меня и сестренку, спорили, кто из нас больше похож на маму; один дяденька заметил: «А вот эта девчушка в свою бабку пошла!» Спрашивали, сколько лет мне, сколько сестре, в каком я классе учусь, скоро ли в школу младшей. Когда этот вопрос задали ей самой, она под общий смех заявила: «Я в школу ходить не буду!» (Ее слова вообще часто принимали за шутку, хотя она вовсе не думала шутить, а просто не по возрасту самоуверенно высказывалась на разные темы, не всегда понимая, о чем речь. И сейчас она всерьез считала, что ходить в школу ей не придется: ближайшую к нам начальную школу недавно снесли, и мы еще не успели объяснить сестренке, что она будет ездить на автобусе в другую.)
Раза два-три незнакомые обращались ко мне: «Угадай-ка, кто меня учил, когда я сам в школу ходил? Твоя мама!»
– Лично меня она мало чему смогла научить, – признался какой-то потный дядька, с которым маме явно не хотелось здороваться за руку, – но одно скажу: такой красивой учителки у меня в жизни не было!
– Ну как? Заметна была комбинация?
– Нет, конечно. Тебя же спинка скамейки заслоняла.
– А раньше? Когда я по проходу шла?
– Никто ничего не заметил, успокойся. Все стояли лицом к алтарю и пели.
– Все-таки кто-то мог…
– Да брось ты. Меня другое удивило: почему Аллен Дюран не подошел, не поздоровался хотя бы?
– А он там был?
– Ты что, не видела? Сидел на семейной скамейке Вестов, прямо под новым витражом, они его подарили церкви в память о жениных родителях.
– Нет, не видела. И жена с ним была?
– А как же! Ее-то трудно было не заметить. Разодета в пух и прах. Вся в голубом, а шляпа что у телеги колесо. Кстати, и ты сегодня здорово прифрантилась – любой дашь сто очков вперед!
Сама тетя Доди тоже принарядилась: на голову водрузила темно-синюю соломенную шляпу с поникшими матерчатыми цветами и надела свое лучшее платье из искусственного шелка с застежкой спереди.
– Может быть, он меня не узнал. Или просто не заметил.
– Как он мог тебя не заметить? Ты что?
– Ну мало ли…
– Прямо красавец стал, такой высокий, статный. Если идешь в политику, на внешность смотрят первым делом. Особенно на рост. Коротышек на важные посты не выбирают.
– А Маккензи Кинга[45]
забыла?– Я имею в виду здешних политиков, местных. Между прочим, если бы Маккензи Кинг выдвигался в наших округах, мы бы его нипочем не выбрали.