Давно забытая нежность

— Мне жаль, что раньше я не знал этого, я бы мог помочь. Конечно, я знал, что ты не была близка с родителями, но, когда ты впервые приехала, я был убит собственным горем и не понимал, почему ты проводишь каникулы с нами. Я был возмущен и не понимал тебя должным образом.

— Это не так, — запротестовала Минти, поворачиваясь к нему, любуясь резкими чертами его лица, которые темнели на фоне моря и луны, низко висящей на небе. — Я была настоящим сорванцом. Я знаю это. Я и должна была им быть. Если у тебя проблемы, кто-то должен обратить на это внимание. Я хорошо выучила этот урок. К тому же ты потерял родителей и не должен был делать для меня скидки.

— Роза просила меня об этом, — просто сказал он. — Она бросила свою жизнь в Лондоне и переехала в другую страну, чтобы присматривать за племянником своего мужа. Я должен был к ней прислушиваться.

Минти ощутила приятное тепло. Кто-то заботился о ней.

— Как жаль, что у нее не было собственных детей. Она была бы прекрасной матерью.

Она не могла бы вспомнить о времени, когда бы не хотела, чтобы Роза была ее настоящей матерью и придумывала романтические истории о похищении детей и злых ведьмах.

— Они хотели, но этого не произошло. Она однажды сказала мне, что не жалеет об этом, потому что ты и я заменили ей детей в сердце.

Минти закуталась в крепкие и успокаивающие объятия Луки, потеревшись щекой о мягкий кашемировый джемпер, который он надел, когда наступила вечерняя прохлада. Разговор о Розе напомнил о тревоге за Джио, которую она испытывала всякий раз, когда видела его.

— Я бы хотела, чтобы она была с нами. Как насчет Джио, он в порядке? Он выглядит… — Она пыталась подобрать нужные слова. — Он выглядит потерянным.

— Он все еще скучает по Розе.

— Мы все скучаем. Но прошло уже шесть лет, Лука.

— Для него все иначе. Мы любили ее и горевали по ней. Но у нас есть наши жизни. Она была его жизнью.

— Но он привык много работать, — не согласилась Минти. — Теперь он редко приходит на работу, если только не проходит собрание совета директоров.

Он не готовит, не гуляет и не играет в теннис. Он просто сидит и смотрит телевизор. Мы должны что-то сделать, найти способ помочь ему. Ты уже делал что-нибудь раньше?

Она была такой решительной, так хотела помочь. Ее собственная боль отступила перед тревогой о благополучии Джио. Жаркая волна стыда обожгла Луку, залила краской его щеки, несмотря на вечернюю прохладу. Как он может объяснить ей? Как может признаться, что не был рядом с дядей, когда тот нуждался в нем? Что он снова обидел того, о ком заботился и кого любил? Что со временем пропасть между ними стала такой огромной, что Лука не был больше уверен в том, что когда-нибудь снова сможет дотянуться до него?

— Тебя там не было. — Этого не нужно было говорить, он сразу это понял. Он физически и эмоционально ощутил, как она отстранилась.

Но это была правда. Ее там не было. Она убежала, покинула мужчину, который поддерживал ее в горе. Покинула Луку.

— Мне было больно, тяжело.

— И мне тоже!

Взрыв шокировал Луку так же сильно, как он явно шокировал Минти. Она уже была на ногах, рядом с дверью в каюту, свет из которой освещал удивление в ее глазах. Лука глубоко вздохнул. Ночь должна была быть полна удовольствия, быть только для них двоих. Не стоило воскрешать прошлое.

— В этом все дело, Минти. Мы все горевали в одиночестве, а к тому времени, когда я понял, что испытывал Джио, было уже поздно. После смерти Розы семьи больше не было. Я виню себя в этом.

Он и вправду всецело винил себя. Каждый раз при виде Джио он ощущал знакомый укол вины.

— Я должен был заметить, что происходит, что он тонет, но я был слишком поглощен собой. Скучал по Розе, мучился чувством вины из-за того, что произошло с тобой, злился на тебя, злился на себя. Я предал Джио так же, как я предал моих родителей.

Произнося эти слова, он чувствовал, как тяжелое бремя спадает с его плеч, его сердца. Он никогда не думал, что объединяет две трагедии, соединяя свое горе, вину и ярость после двух потерь. Взгляд Минти смягчился, и поза стала менее неприступной, хотя она оставалась вне зоны его досягаемости.

— Как это может быть твоя вина? — спросила она. — Твои родители погибли в автокатастрофе. Роза была больна. Ничто из этого не имеет к тебе никакого отношения.

Не имеет к нему отношения? Если бы только это было правдой.

— Ты знала, что пострадала только передняя часть машины? — спросил он. Минти молча помотала головой. — Я должен был ехать с ними, но вместо этого упросил их разрешить мне провести день с другом. Если бы я не был таким эгоистом, я был бы там с ними, я мог бы выйти из машины.

Я мог бы позвать на помощь или помочь им выбраться. Полицейский сказал, что они умерли не сразу.

Мысль об их страданиях, о том, как они умирали, раненые, после катастрофы, мучила его. Он мог спасти их. Он должен был их спасти. Минти безотрывно смотрела на Луку, ее голос звучал мягко, но твердо и четко, пробиваясь сквозь вину и ярость.