Давно закончилась осада…

Коле ясно представилось, как они вшестером: он, Женя, Фрол, Макарка, Ибрагимка и Федюня (малыша Савушку лучше не брать), — ушибаясь о ребра корабельного набора, пробираются в носовую узкость, где форштевень и киль соединяются большущей треугольной кницей под названием «кноп». В кнопе наверняка выдолблена глубокая выемка. И незаметно прикрыта тонкой досочкой. Оторвешь ее, а там парусиновый сверток или глиняная посудина… Скорей открыть — и звонкий блеск монет рассыплет по трюму в свете фонаря золотые блики…

Это были уже не просто мечты, а, наверно, сон. Или почти сон. Слишком уж отчетливо виделись деревянные сплетения корабельного каркаса и ясно слышалось таинственное сопение ребят… И вдруг:

— Да ничего там нет, дурни окаянные! Зря только пыхтите тут, никакого от вас покоя! — Это из-за толстого основания мачты высунулась большущая кудлатая голова с растрепанной, как веник, головой. Трюмник!..

Наяву они, конечно, пришли бы в себя только на берегу, далеко от пристани. А сейчас… Коля понял, что сидит в постели и дышит, как после отчаянного бега.

Где он? Ох, слава Богу, дома. Здесь-то уж, конечно, никаких трюмников нет. Хотя… кто их знает… В комнате полутемно. У образа Николая Угодника горит лампадка, да в окно светит круглая, как масленичный блин, луна (наверно, потому, что и вправду скоро Масленица)…

Коля опасливо повертел головой. Нет, здесь все в порядке. Это его комната, его привычные вещи. Даже полумрак — тоже его, привычный. К тому же в соседней комнате виден через щель прикрытой двери свет и слышен шелест книги — Тё-Таня еще не легла. Под этой крышей ничего сейчас Коле не грозит.

Да, а там, в трюме?

А на улицах, в развалинах, на пустырях?

А вообще в жизни?

Коля старательно вздохнул, попытался разозлиться на себя и стал размышлять разумно.

Конечно, никаких трюмников на свете нет. И призраков нет. И всяких смутных опасностей, которые иногда грозят непонятно чем, не существует тоже. Есть риск провалиться на экзаменах, заболеть, наткнуться на разбойников, лишиться (не дай Бог!) Тё-Тани или попасть в разные другие беды. Но этот риск, по правде говоря, совсем невелик. Самая реальная опасность — это наткнуться на невзорвавшуюся бомбу. На спящую бомбу. Нечаянно ударить ее или поднять и уронить. Но вот этот страх у Коли был как раз самым маленьким. Когда он повторял в уме стихи Шарля Дюпона, они с каждым разом казались ему все менее страшными и все более светлыми. С этакой спокойной печалью. «Давно закончилась осада. В приморском воздухе теплынь. У крепостного палисада седеет древняя полынь…» А рассуждения о бомбе, которая ждет поэта… Это просто боязнь, что откроются старые раны или каким-то другим способом аукнется давняя война.

А для него-то, для Николая Вестенбаума, как она может аукнуться? Он никогда не воевал, он ни в чем не виноват ни перед этим городом, ни перед теми, кто его защищал и осаждал. Наоборот, он хочет, чтобы город скорее вырастал из руин, делался радостным, живым, шумным (как предвещал в легенде белый всадник!) Чтобы все больше судов приходили в его бухты. Чтобы все больше ребят (веселых и дружелюбных) играли на заросших бастионах. Чтобы здесь появлялись школы и гимназии и не надо было таскаться по сырой рыжей степи в губернский Симферополь. Коля часто представлял себе такой город и заранее любил его. Но он любил его и нынешний. Несмотря на запустение, малолюдность и развалины. Несмотря на свои страхи.

Так откуда же эти страхи? Почему он не такой, как другие ребята? Даже смирный стеснительный Женька не в пример храбрее своего друга Коли Лазунова. Даже малыш Савушка… Хотя… у Савушки старший брат, с братом ничего не страшно. Женя здесь старожил, привык ко всему. Ибрагимка и Макарка — те вообще впитали в себя здешнюю жизнь с самого рождения. Ничего другого они и не видели. Они просто частичка этого города. Откуда у них может быть страх…

«Да причем здесь город? — сказал себе Коля. — Страх разве в нем? Страх внутри тебя. Он сидел в тебе еще там, в Петербурге. Ты привез его с собой, со своим боязливым характером и поэтому никогда от него не избавишься».

«И как мне быть? Я же не могу сделаться таким как Маркелыч… Или таким, как Фрол. Тот ничего не боится. Ничего и никого. Это сразу понятно, когда он глядит прищуренно и усмехается. «На пути не стой, у меня пистоль»…

А может быть, потому и не боится, что есть у него пистолет?

Мысль была простая и ясная. С Коли слетели остатки сонливости. В самом деле, ведь именно оружие придает человеку силу и бесстрашие. Ощущение безопасности! Стоит вспомнить попутчика ротмистра с его саблей и револьвером в черной кобуре!

Какой сумрак пустырей и развалин может быть страшным, если ты идешь по нему с пистолетом за пазухой и знаешь, что в стволе добрый пороховой заряд, пуля «минька» (от имени французского изобретателя Минье) и надежный кремень в зажиме курка-собачки!.. И конечно же, любые страхи перед жизненными бедами разлетятся вдребезги, если только взглянешь на длинноствольное оружие, висящее на стене рядом с осколком древней амфоры! Потому что…