Давший клятву

— Долг помещика, — пояснил Таравангиан, — в том, чтобы предотвратить дальнейшие убийства. Сомневаюсь, что описанное в книге на самом деле произошло. Слишком все аккуратно, уж очень простая притча получается. Наши жизни куда беспорядочнее. Но если предположить, что все и впрямь случилось именно так и нет никакого способа определить виновных… надо повесить всех четверых. Разве нет?

— А как же невиновный?

— Один невиновный умрет, но мы остановим троих убийц. Разве это не лучшее из всего, что можно сделать, и не лучший способ защитить своих людей? — Таравангиан потер лоб. — Буреотец. Я кажусь безумцем, верно? Но разве это не особый вид безумства — возлагать на себя ответственность за такие решения? На подобные вопросы трудно отвечать, не раскрывая собственного лицемерия.

«Лицемер», — прозвучало в голове Далинара обвинение Амарама.

Они с Гавиларом не прибегали к милым оправданиям, когда отправлялись на войну. Они делали то, что полагалось мужчинам: завоевывали. Лишь потом Гавилар попытался обелить их действия.

— Почему бы не отпустить их всех? — спросил Далинар. — Если невозможно доказать, кто виновен, если нельзя узнать наверняка, я думаю, их надо отпустить.

— Да… один невиновный из четверых — слишком много для тебя. В этом тоже есть смысл.

— Нет, любое количество невиновных — это слишком много.

— Ты так говоришь, — сказал Таравангиан. — Многие люди так говорят, но ведь невинные и впрямь становятся жертвами наших законов — ибо все судьи несовершенны, как и наши знания. В конце концов обязательно казнят человека, который этого не заслуживает. Таково бремя, возложенное на общество в обмен на порядок.

— Ненавижу это, — тихо проговорил Далинар.

— Да… я тоже. Но дело не в морали, верно? Дело в границах. Скольких виновных можно наказать, прежде чем смириться с одной невинной жертвой? Тысячу? Десять тысяч? Сотню? Если призадуматься, все расчеты бессмысленны, не считая одного. Было ли сделано больше добра, чем зла? Если да, то закон сделал свою работу. И поэтому… я должен повесить всех четверых. — Он помедлил. — И я буду плакать каждую ночь из-за того, что сделал это.

Проклятие. Далинар снова изменил свое мнение о Таравангиане. Король вел тихие речи, но не был тугодумом. Он просто любил все как следует обдумать, прежде чем действовать.

— Нохадон в конце концов написал, — сказал Далинар, — что помещик нашел компромисс. Он посадил всех четверых в тюрьму. Хотя наказанием должна была быть смерть, он соединил вину и невиновность и решил, что усредненная вина каждого из четверых заслуживает лишь тюремного заточения.

— Он не захотел принять окончательное решение, — возразил Таравангиан. — Он искал не справедливости, но возможности успокоить свою совесть.

— И тем не менее есть и тот выход, который нашел он.

— А твой король сообщил, что бы сделал он сам? — спросил Таравангиан. — Тот, кто написал эту книгу?

— Он сказал, что единственный путь — позволить Всемогущему решать, и пусть каждый случай удостоится особого решения судии, в зависимости от обстоятельств.

— Значит, он тоже не захотел принимать окончательное решение, — сказал Таравангиан. — Я ожидал от него большего.

— Его книга — о путешествии, — возразил Далинар. — И эти его вопросы… Я думаю, он так и не определился с ответом. Мне бы хотелось иного.

Они сидели у ненастоящего огня еще некоторое время, а потом Таравангиан встал и положил руку Далинару на плечо.

— Я понимаю, — тихо сказал он и ушел.

Он был хорошим человеком, — сказал Буреотец.

— Нохадон? — спросил Далинар.

Да.

Далинар встал, чувствуя затекшие мышцы, и прошел через свои покои. Он не остановился в спальне, хотя час был уже поздний, но вышел на балкон. Чтобы взглянуть на облака.

Таравангиан ошибается. Ты не лицемер, Сын Чести.

— Отчего же, — негромко сказал Далинар. — Но иногда лицемер — это всего лишь человек, с которым происходят перемены.

Буреотец заворчал. Сама идея перемен ему не понравилась.

«Стоит ли мне начать войну с другими королевствами, — подумал Далинар, — и, возможно, спасти мир? Или я должен остаться здесь и притвориться, что могу все сделать самостоятельно?»

— У тебя остались еще видения о Нохадоне? — спросил он Буреотца с надеждой.

Я показал все, что было предназначено для тебя, — ответил Буреотец. — Больше ничего показать не могу.

— Тогда я бы хотел пересмотреть видение, в котором встретил Нохадона. Но позволь мне отыскать Навани, прежде чем ты начнешь. Хочу, чтобы она записала все, что я скажу.

Может, мне показать видение и ей? — спросил Буреотец. — Тогда она сама все запишет.

Далинар обмер:

— Ты можешь показывать видения и другим?!

Мне дали такое дозволение: самому выбирать, кто достоин узреть эти видения. — Он помедлил, потом с неохотой прибавил: — Выбирать узокователя.