Давший клятву

В Каладина врезалось что-то большое и отшвырнуло на стену. Раздался хруст. Потом это что-то вцепилось ему в горло, пытаясь задушить. Он пинками отбился от существа, чьи глаза будто оставляли красные следы.

От паршуна с красными глазами исходило черно-фиолетовое свечение — как будто темный буресвет. Каладин выругался и плетением отправил себя в небо.

Существо последовало за ним.

Рядом взмыло еще одно, оставляя за собой слабый фиолетовый след, и летели они столь же легко, как и сам Каладин. Эти двое были не похожи на ту Сплавленную, которую он увидел раньше, — они были стройнее, с более длинными волосами. Сил вскрикнула в его мыслях, и в ее голосе смешались боль и изумление. Каладин мог лишь предположить, что кто-то побежал за этими паршунами после того, как он взлетел.

Несколько спренов ветра шмыгнули мимо Каладина и начали игриво танцевать вокруг него. Небо потемнело, буревая стена с грохотом надвинулась на окрестности. Красноглазые паршенди неслись за ним ввысь.

Оставался лишь один способ избавиться от них. Каладин направил себя в сторону бури.

Против Убийцы в Белом это сработало. Великая буря была опасной, но все-таки оставалась в каком-то смысле союзницей. Паршуны продолжили погоню, хотя сперва не соизмерили высоту и им пришлось направить сплетение к земле, отчего они странным образом запрыгали в воздухе. Это напомнило Каладину о его экспериментах с собственными возможностями.

Каладин собрался и — держа Сил-клинок, в сопровождении четырех-пяти спренов ветра — ринулся сквозь буревую стену. Его поглотила изменчивая тьма, — тьма, которую часто рассекали молнии и нарушали призрачные огни. Ветра извивались и сталкивались, словно соперничающие армии, и происходило это без какого-либо постоянного ритма, потому Каладина беспрестанно швыряло то в одну сторону, то в другую. Понадобилось все мастерство Сплетений, чтобы просто двигаться в правильном направлении.

Он бросил взгляд через плечо и увидел, как два красноглазых паршенди ворвались внутрь бури. Их странное свечение было более тусклым, чем его собственное, и каким-то образом производило впечатление антисвечения. Тьмы, которая прилипла к ним.

Ветер тотчас же сбил их с пути и закружил. Каладин улыбнулся, и тут его самого чуть не раздавило кувыркающимся в воздухе валуном. Спасло лишь везение; валун прошел так близко, что, сдвинувшись еще на пару дюймов, оторвал бы ему руку.

Каладин взмыл сквозь бушующую стихию к ее верхней границе.

— Буреотец! — заорал он. — Спрен бурь! — Ответа не последовало. — Измени свой путь! — прокричал Каладин сквозь кружащийся ветер. — Внизу люди! Буреотец, ты должен меня услышать!

Наступила тишина.

Каладин очутился в том странном месте, где уже видел Буреотца, — месте, которое как будто находилось за пределами реальности. Земля оказалась далеко внизу, тусклая, влажная от дождя, но бесплодная и пустая. Каладин завис в воздухе. Он себя ни с чем не сплетал; просто сам воздух был твердым под ним.

Кто ты такой, чтобы что-то требовать у бури, Сын Чести?

Буреотец был ликом шириной во весь горизонт, над которым он вставал, как рассвет.

Каладин поднял свой меч:

— Буреотец, я знаю, кто ты такой на самом деле. Спрен, как Сил.

Я воспоминание о боге, фрагмент, который остался от него. Душа бури и разум вечности.

— Тогда, конечно, с этой душой, разумом и памятью ты отыщешь в себе милосердие к людям внизу, — настаивал Каладин.

А как быть с сотнями тысяч, которые уже погибли от этих ветров? Я должен был и их пощадить?

— Да.

А волны, что поглощают, и пламя, что пожирает? Ты бы и их остановил?

— Я говорю лишь о тебе, и только сегодня. Прошу тебя.

Загрохотал гром. И Буреотец на самом деле задумался над просьбой Каладина…

Это не в моих силах, сын Танаваста. Если ветер перестает дуть, то это не ветер. Это ничто.

— Но…

Каладин вернулся в сам ураган, как будто время возобновило ход. Он нырял между ветрами, стиснув зубы от досады. Его сопровождали спрены ветра — теперь их было два десятка, они кружились и смеялись, приняв облик лент из света.

Он миновал одного из паршунов со светящимися глазами. Сплавленный? Относилось ли это слово ко всем, чьи глаза светились?

— Сил, Буреотец мог бы и помочь. Разве он не называл себя твоим отцом?

Это сложно, — ответила она в его мыслях. — Но он упрямый. Прости.

— Он черствый, — возразил Каладин.

Он — буря. Какой люди на протяжении тысячелетий ее воображали.

— Он должен был сделать выбор.

Может, да. Может, нет. Это как просить огонь перестать быть таким горячим.